Лицо хозяина кафе залито улыбкой. Работает кондиционер. Над столиками лица: плоские, мясистые, безучастные, недоумённые… Человеку язык ни к чему – говорят лица. Передо мной лицо Зины. У Зины лицо любимой.
Интересуюсь:
– Какое лицо у меня?
– Глупое, – отвечает Зина и идёт к стойке б ара. Она возвращается к нашему столику с небольшой бутылочкой бренди. – Хочу «обмыть» мой будущий портрет. Крупные события надо «обмывать» непременно! Русский обычай…
– Русские знают толк в крупных событиях, – говорю я. – А что пьёт твой муж?
– Кажется, бренди.
– Вот как…
Иду к стойке бара, а потом, после короткой и конструктивной беседы с хозяином кафе, развлекаю Зину движениями носа.
Хозяин, убрав со стола бутылочку бренди, оставляет графинчик и два стакана с содовой.
– Что это? – спрашивает Зина.
– Виски, – сообщаю я. – Будем пить виски!..
Зина молча пожимает плечами, а потом спрашивает:
– Какая разница, чем «обмывать»?
– Виски дороже.
– Тебе нравится пить то, что дороже?
– Я обожаю пить поганый виски, – рычу я. – У меня непреодолимая страсть к этому вонючему, поганому виски!
– У тебя страсть к поганому и вонючему?
– Твой муж хлещет бренди, – взрываюсь я. – И ничего другого мне не остаётся, как пить этот вонючий, поганый виски.
Губы Зины вздрагивают, как у ребёнка.
– Налей и мне эту гадость, – говорит она.
– Годится, – одобряю я и думаю о том, что Зина ко мне не безразлична: если бы она была ко мне безразлична, то не стала бы пить этот поганый, вонючий виски. А мужа она, разумеется, не любит: если бы она любила мужа, то пила бы не виски, а бренди.
– Боже, – морщится Зина, – какая отрава!
– Но бренди ещё хуже…
– Конечно, – говорит Зина, – бренди гораздо хуже… За твои портреты!
– За тебя! – бормочу я. – Ты – прелесть!
– Потому что пью виски?
– В основном, поэтому… – соглашаюсь я.
– В таком случае, буду хлестать лишь эту гадость…
– За тебя!
– За тебя!
За окном небо, которое всегда тайна.
– Люди без бога не могут! – говорю я. – Никогда не могут…
Зина перехватывает мой взгляд.
– Тебе со мной скучно?
– Почему ты спрашиваешь?
– Я подумала, что тебе со мной скучно, если разглядываешь небо и говоришь о боге.
– Я говорю не о боге, а о людях, которые без бога не могут.
– И тебе со мной не скучно?
– Ты прелесть!
В руках хозяина кафе маленький круглый торт с тоненькой розовой свечкой.
– Вот! – говорит он и, подмигнув мне, отходит величавой, весьма значимой походкой.
Подаю Зине спички.
– Зажги, – прошу я. – Через год придём сюда и зажжём две свечки, через два года – три, через три года – четыре…
– Как в дни рождения?
– У нас будет свой календарь. Только наш…
– И я буду зажигать свечки?
– Точно так же, как сейчас…
Зина тянется губами к моей щеке.
– Ты это замечательно придумал! – говорит она.
Мы молча разглядываем жёлтый язычок свечки и не можем понять, почему язычок дрожит, если мы не дышим.
– Настанет день, и на этом столике будет стоять огромный торт с сотней весёлых свечей! – шепчу я.
– Думаешь, нас на сто лет хватит? – говорит Зина, и в её глазах плещутся струйки грусти.
Думаю о нас, о предстоящем столетии, о богах древних и богах современных.
– Нас и на двести лет хватит, – говорю я.
– У нас получится?..
– Я верю в своего бога.
– У тебя свой бог?
– Я рисую лица…
– Лица – твой бог?
– Сестру Зину к телефону! – объявляет хозяин кафе. – Спрашивают сестру Зину!
– Это из лечебницы, – говорит Зина, вернувшись. – На всякий случай оставила номер телефона этого кафе… Твоя мама только что проснулась…
Вскакиваю. Зина наклоняется над розовой свечкой. Язычок пламени, вздрогнув, гаснет, превращаясь в голубую нитку
Забираясь в «фиат» и говорю:
– Зина, ты самая мудрая, самая красивая; в тебе есть всё, чтобы называться моим Богом…
– Бог у тебя уже имеется, – напоминает Зина.
– Один хорошо, а два лучше, – напоминаю я.
– А три?
– Глупая! – привлекаю Зину к себе и ощущаю силу своих рук.
Вглядываюсь в небо.
В небе – ангелы.
В земле – черти.
Между небом и землёй – люди.
Когда люди умирают, их души отлетают в небо, а тела разлагаются в земле.
А разум? Любопытно, куда исчезает разум?..
***
Колдун стоял в проходной и покусывал бескровные губы.
– Мама человек закалённый, и она выберется, – сказал я.
– Наш мир не закаляет, а изматывает, и Спасение – в уходе из него.
– Я выкраду маму домой, к Шопену…
– Пустое! – Колдун взглянул на двор лечебницы. – Видишь ли, мир поделен между идиотами и теми, кто идиотами прикидывается, с одной стороны и хищниками с другой. Хищники загребают себе игорные дома, гибких женщин и контейнеры с винами, оставляя идиотам и тем, кто ими прикидываются, ничтожную малость. Впрочем, на то они идиоты, чтобы ничтожной этой малостью довольствоваться…
– Моя мама – идиотка?
– Вне всякого сомнения.
