Джордж ЛАНЖЕЛЕН
МУХА
Меня всегда пугали телефонные звонки. И все же я абсолютно спокойно спросил невестку, как и почему она убила моего брата, когда та позвонила мне в два часа ночи и сообщила эту новость.
– По телефону не объяснить, Артур. Сообщите в полицию и приезжайте. Да, и скажите, что тело Боба находится на вашем заводе.
Только опустив трубку на рычаг, я вполне осознал случившееся и похолодел от ужаса. Набирая номер полиции, я дрожал как осиновый лист.
Трубку снял инспектор полиции Твинкер. Он же взял на себя руководство следствием и сказал, что сейчас приедет.
Не успел я натянуть брюки, как перед домом остановился автомобиль.
– Скажите, мистер Браун, на заводе есть ночной сторож? – спросил инспектор, трогая с места. – Он вам не звонил?
– Да… То есть нет. Это очень странно. Должно быть, он попал на завод через свою лабораторию, где часто работал допоздна.
– Разве мистер Роберт Браун работал не с вами?
– Нет. Он занимался исследованиями для Министерства авиации.
– А в чем они состояли?
– Он почти не говорил о своей работе – это государственная тайна, но Министерство, надо полагать, было в курсе. Я знаю лишь, что он был на пороге важнейшего открытия.
Тело было распластано на рельсах, ведущих к электрическому пресс-молоту. Голова и правая рука буквально смешались с металлом молота.
Посоветовавшись с коллегами, инспектор Твинкер повернулся ко мне.
– Как поднимают молот, мистер Браун?
– Сейчас я его приведу в движение. Пульт управления здесь. Смотрите, инспектор. Молот поставлен на мощность 50 тонн, спуск – на нуле.
– Ну нуле? – переспросил инспектор.
– Иными словами – на уровне пола. И кроме того, его настроили на единичные удары, то есть он должен подниматься после каждого удара.
– А постепенно нельзя поднять?
– Нет. Скорость подъема не регулируется.
– Так… Не могли бы вы показать, что нужно сделать?
Неотрывно глядя на расплющенное тело брата, я до отказа нажал черную кнопку подъема молота.
Раздался ужасающий свист, всегда вызывавший в моем воображении фигуру шумно вздыхающего великана, и тяжелая стальная масса на удивление мягко поднялась. Я уловил приглушенный звук, с которым тело отлепилось от металла, и испытал панический страх при виде обнажившегося коричневато- красноватого месива.
Инспектор Твинкер расследовал случай на протяжении многих месяцев.
Анн, всегда такая уравновешенная, была объявлена невменяемой, и процесса не состоялось.
Обвиненная в убийстве мужа, она доказала, что отлично справляется с гигантским молотом. Но почему она его убила и как получилось, что он сам лег под молот, объяснить инспектору она категорически отказалась.
Ночной сторож, конечно, слышал гудение молота и показал, что молот ударил дважды. Стрелка счетчика, после каждой операции возвращавшаяся к нулю, подтверждала, что механизм был настроен на два удара.
Однако невестка утверждала, что воспользовалась им лишь раз.
Инспекторы Министерства авиации сообщили инспектору Твинкеру, что брат уничтожил перед смертью ценнейшие инструменты и бумаги.
Судебные экспертизы обнаружили, что у Боба в момент кончины была забинтована голова – Твинкер показал мне тряпку, в которой я не мог не узнать обрывка скатерти, покрывавшей один из столов в лаборатории.
Анн поместили в клинику Бредморского института, где содержат психически больных преступников. Гарри, ее десятилетнего сына, я забрал к себе.
Я навещал ее каждую субботу. Два-три раза со мной ездил в клинику инспектор Твинкер, который, как я понял, бывал там и без меня. Но нам ни разу не удалось вытянуть что-либо из моей невестки, которая стала равнодушна ко всему. Иногда она вышивала, но ее излюбленным занятием сделалась ловля мух, которых она внимательно осматривала перед тем, как отпустить на волю.
У Анн был один-единственный срыв – скорее нервный, нежели психический, когда она увидела, как санитарка убила перед ней муху. Для того, чтобы успокоить Анн, пришлось даже впрыснуть ей морфий.
Часто я брал с собой Гарри. Она обращалась с ним дружелюбно, но не проявляла никакой привязанности.
В день, когда у Анн был припадок из-за мухи, ко мне заглянул инспектор Твинкер.
– Я убежден, что в этом ключ к разгадке.
– Не вижу ни малейшей связи.
– Что бы ни говорили доктора, я уверен, что миссис Браун в полном рассудке. Даже когда она рассматривает мух.
– Тогда чем вы можете объяснить ее отношение к собственному сыну?
– Она или боится, или хочет уберечь его. Возможно, что она его даже ненавидит.
– Не понимаю.
– Вы не заметили, что при нем она никогда не ловит мух?
– Пожалуй. И все же я ничего не понимаю.
– Я тоже, мистер Браун. И боюсь, что, пока миссис Браун не выздоровеет, мы так ничего и не узнаем.
– Врачи говорят – надежды нет…
– Ваш брат не проводил экспериментов с мухами?
– Не думаю. А вы не спрашивали экспертов из Министерства авиации?
– Спрашивал. Они подняли меня на смех.
– Дядя Артур, а мухи долго живут?
Мы завтракали, и племянник заговорил после того, как мы с ним долго молчали. Я взглянул на мальчика поверх прислоненного к чайнику «Таймса». Как все дети, Гарри обладал способностью задавать такие вопросы, которые ставили взрослых в тупик.
Однако про мух он спросил впервые, и у меня мороз по коже прошел – вспомнились слова инспектора.
– Не знаю, Гарри. А почему ты меня об этом спрашиваешь?
– Потому что я видел муху, которую тогда искала мама.
– Мама искала муху?!
– Да. Муха, конечно, подросла, но я ее все равно узнал.
– Где ты видел эту муху, Гарри? И что в ней такого особенного, детка?
– На вашем письменном столе. Голова у нее не черная, а белая, и лапка тоже не такая.
– Когда ты в первый раз увидел эту муху?
– В тот день, когда уехал папа. Она была в его комнате, и я ее поймал. Потом прибежала мама и велела ее выпустить. А потом опять приказала поймать.
– Она наверняка уже умерла, – проговорил я, вставая из-за стола и не спеша направляясь к кабинету.
Но закрыв за собою дверь, я одним прыжком очутился у письменного стола. Мухи на нем не было.
Слова племянника, перекликавшиеся с репликой инспектора о том, что смерть моего брата каким-то образом связана с мухами, потрясли меня до самой глубины души.
Я впервые задал себе вопрос: так ли безумна моя невестка? Если необъяснимый несчастный случай, акт безумия, каким бы странным и ужасным ни казался он, был приемлем, то при мысли, что невестка, находясь
