трясетесь.
– Да не трясусь я, сколько раз вам говорить! – Почему-то очень задевало Гудимена обвинение в трусости. – Сказал, что никого не боюсь, значит, не боюсь. А они боятся – это вы верно заметили. Очень боятся, гады…
– Вот и нужно сорвать их план. Зачем вам, Нил, посылать людей на убой? Если бы даже вам удалось убрать и президента и парламент, потом все равно на вас же все и свалят, вас же те боссы и прикончат. В любом случае…
Знакомые мысли, высказанные посторонним человеком, обрели прежнюю убедительность и заставили Гудимена надолго задуматься.
– А если вы спасете страну от гражданской войны, от гибели, – продолжал Лайт, – героем станете. Молиться на вас будут.
Анализируя потом голографическую запись этой беседы, Лайт и Милз видели, как ожесточенно боролись противоположные мысли и чувства у Гудимена. Разноцветные волны сталкивались, перемешивались, создавая невиданное сочетание красок. По менявшимся конфигурациям линий видно было, как брало верх то одно, то другое умозаключение. Но в этой борьбе меньше всего принимали участие отрицательные эмоции – ни одной из них не удавалось создать однотонный фон.
– А как вы это представляете себе практически? – с насмешливой улыбкой спросил Гудимен.
– У вас, наверно, есть какой-нибудь знакомый журналист, который за такую сенсацию душу продаст. Пригласите его, но не предупреждайте, конечно, о том, против кого вы будете выступать. Намекните в общих чертах, и он все организует. Выступите по глобальному вещанию, и слушать вас будет весь мир. А когда подробно расскажете все, правительство всполошится, и народ, и армия. Все их планы сорвутся, уверяю вас.
– Не дадут мне всего сказать, – серьезно возразил Гудимен. – Мне и места подходящего не найти…
– Можете говорить из лаборатории.
– Этого еще не хватало! Вы уж не суйтесь, док, без вас обойдусь. И чтобы никому ни слова о нашем разговоре. Мало ли что я болтаю. Вы – в стороне.
– Если не заговорите вы, выступлю я. Расскажу все, что услышал от вас.
Гудимен не скрыл испуга.
– Совсем спятили, док! – сердито рявкнул он. – Я спасти вас хочу, а вы… Совсем спятили.
– Но спасти меня и всех вы можете только обратившись к людям. Другого пути нет, И если вы струсите, расскажу я, чего бы это мне ни стоило.
Гудимен озирался, как человек, загнанный в угол. Такого поворота событий он не ожидал. И разговора, даже похожего, затевать не собирался, когда летел в эту чертову лабораторию. По лицу Лайта он видел, что чудаковатый доктор словами не бросается – говорит, что выступит, так и сделает.
– Ладно, док… Я еще подумаю, как это половчее обставить.
– Подумаете или передумаете?
– Нет, не передумаю.
31
Много позднее, когда специальная Верховная комиссия, созданная для расследования несостоявшегося «преступления века», опросила 122 418 свидетелей и выпустила для всеобщего ознакомления 3466 кассет с изобразительным материалом и сопроводительным текстом, все прояснилось.
Подводя итоги многомесячной работы, председатель комиссии заслуженный генерал в отставке Томас Боулз четко и деловито заявил миллиардам телезрителей:
– Мы сделали все, что в человеческих силах, чтобы из горы слухов, домыслов и прямой клеветы, выгодной врагам государства, выделить единственное и полновесное зерно истины. Успеху нашей работы не могли помешать ни козни горстки смутьянов, ни непредвиденные несчастные случаи. Весьма прискорбно, что сбившаяся с курса неопознанная ракета столкнулась с так называемым «Храмом херувимов» и эта космическая катастрофа не позволила нам допросить единственного виновника грандиозной мистификации, получившей пугающее и смехотворное название «заговора против конституции». Поэтому осталось не до конца выясненным, что именно заставило незаконного владельца «Храма херувимов», некоего Нила Гудимена, выступить со своим печально знаменитым интервью. Однако существенного значения для следствия это обстоятельство не имело.
Вы были свидетелями того, как один за другим превращались в мыльные пузыри так называемые факты, которыми Гудимен пытался обосновать свою версию заговора. На том космодроме, где будто бы находились ракеты, предназначенные для разрушения столицы, прибывшие туда специалисты не нашли никаких летательных аппаратов.
Указанные Гудименом «хранилища оружия», будто бы подготовленные ко дню переворота, оказались обычными складами товаров старейшей и солиднейшей фирмы, уже более двухсот лет торгующей всем, что необходимо отдельным гражданам и государствам для самообороны.
Комиссия опросила более ста двадцати тысяч участников предполагавшегося марша, и все они под присягой подтвердили, что никакого намерения штурмовать правительственные здания у них не было. Они не исключали возможности стычек между «левейшими» и «правейшими», но справедливо подчеркивали свое освященное демократией право – идти, куда хочешь, кричать, что хочешь, и драться, с кем хочешь.
Очень ценные сведения о психическом состоянии Гудимена дал близко его знавший, искренний и откровенный Тэди Берч. Из его показаний можно сделать безусловный вывод, что Гудимен был патологической личностью, склонной к галлюцинациям и немотивированным эксцессам. Достаточно вескими были соображения Тэди Берча о возможной многолетней связи Гудимена с органами разведки одного иностранного государства.
К сожалению, этот допрос оказался незавершенным, так как серия случайных смертей, последовавшая за катастрофой в «Храме херувимов», не обошла Берча и многих других свидетелей, близко знакомых с Гудименом. Но и эти помехи не могли отразиться на сложившихся, безупречно аргументированных выводах комиссии. А вывод этот ясен всякому непредубежденному человеку: безумная попытка психически неполноценного одиночки посеять панику в нашем обществе не могла не потерпеть фиаско. «Заговор» Гудимена еще раз подтвердил прочность и несокрушимость нашей демократии.
Гудимен не собирался умирать. Он по-прежнему трезво оценивал, во что может вылиться гнев «клиента» после публичного разоблачения подготовленной операции. Но мысль доктора Лайта о спасительной силе всенародного возмущения, которое должно изолировать заговорщиков, казалась ему все более соблазнительной. К тому же он не хотел, да и не мог назвать ничьих имен. Никто лично задет не будет и не станет себя обнаруживать выступлением против Гудимена. Придется им примириться с провалом преступной затеи. Они наверняка постараются рассчитаться с ним через какое-то время… Ну что ж, нужно будет утроить осторожность…
А все, что он скажет телезрителям, будет неопровержимо. Каждый сможет своими глазами увидеть и ракеты, нацеленные на правительственный центр, и оружие, подготовленное для массового применения, и по минутам расписанный план марша… Правительство не сможет не оценить той смертельной угрозы, которую отвел от него Гудимен.
Можно было бы сделать другую, менее опасную попытку предотвращения – оповестить анонимным донесением органы национальной безопасности. Но Гудимен был уверен, что его «клиент» – не чужой человек для главных охранников государства. Многолетний опыт подсказывал ему, что в высших сферах, как на маскараде, никогда не знаешь, кого увидишь, когда сорвешь маску.
Мелькала и другая мысль: а на кой черт понадобилось ему бросаться под колеса этой уже
