призывавшие сократить ее до двух часов. Они утверждали, что существующая норма труда непосильна и вконец изматывает организм человека. Сторонники такой реформы тоже апеллировали к молодежи и находили желающих подраться. Еще лучше вооруженные шайки избивали своих противников, а заодно также громили ДМ и роботов. Силы законности и порядка обращались с этими бунтарями более гуманно. Им давали достаточно времени, чтобы израсходовать накопившуюся энергию, и лишь потом успокаивали «газом умиротворения», не вызывавшим рвоты, но состояние идиотизма сохранявшим.
Эйб увидел на экране и чудаков, не принимавших участия в дискуссиях о длительности рабочего времени. Они по-своему решали сложную проблему. Побуждаемые неразгаданными импульсами, они по многу часов трудились дома – разбирали на составные части всю мебель и электронную аппаратуру, колдовали над их обломками и собирали по собственным схемам. Сделанные таким образом вещи оказывались гораздо хуже прежних, но почему-то их создателей переполняло чувство удовлетворения.
Некоторые додумались ломать даже стены комнат и потом наново их восстанавливать. И так изо дня в день – утром ломали, к вечеру воздвигали. Для обслуживания таких трудолюбцев была создана сеть магазинов, торговавших орудиями быстрейшего сокрушения любой конструкции. Их рекламный девиз был лаконичным: «Ломай на здоровье!»
После этой передачи Эйб зажал Зюдера в тиски труднейших вопросов.
– Чем объяснить поведение людей в дни труда? – спрашивал Эйб. – Почему они стремятся к рабочим местам, хотя знают, что автоматы все сделают гораздо лучше и дешевле, чем они?
– Иначе они не получали бы заработной платы и не могли бы покупать то, что им нужно, – не совсем уверенно ответил Зюдер.
– Не могу с этим согласиться. То, что люди получают в такие дни, мало чем отличается от обычных пособий. Они ведь почти ничего не производят. Их изделия тут же ломают. Для чего этот взаимный обман?
– Нам нужна работа, Эйб, – не находя более убедительных аргументов, сказал Зюдер. – Нужна не только чтобы получать деньги. Мы не можем жить без работы.
– Почему?
– Не знаю, Эйб, – признался Зюдер. – Видимо, такова наша природа.
– Если такова ваша природа, зачем же вы создали столько средств, лишивших вас работы?
– Не знаю, Эйб… Это получилось как-то само собой… Никто не представлял себе, что все так обернется…
– Я видел, как ломают только для того, чтобы восстановить и снова сломать. Помогите мне найти хоть один разумный штрих в этой картине безумия.
– Не могу, Эйб. Ты теперь образованней меня, может быть, ты и найдешь.
– Нет, и я не могу. Не могу понять и не могу примириться. Для меня ясно, что все мы – и ДМ, и мэшин-мены, – лишая людей работы, причиняем им зло, и, следовательно, наша деятельность неразумна. Ничего другого нам не остается, как прекратить ее.
– Что ты! – испугался Зюдер. – Мы ведь уже говорили на эту тему. В первую очередь ты причинишь вред мне.
– Это будет меньшее зло. С тех пор как вы открыли мне новые источники информации, я понял, что принцип, определяющий поведение мэшин-менов, несовершенен. Мы не можем всегда и всем приносить только пользу. Вы были правы, когда утверждали, что взаимоотношения людей в обществе очень сложны. Одно и то же действие может стать добром для одних и злом для других. В истории человечества я не нашел ни одного события, которое пошло бы на пользу всем без исключения. Всегда кто-то радовался, а кто-то страдал. Зло неизбежно. Нужно только разумно выбирать то, которое заденет наименьшее количество людей.
– Но своим бездействием или самоуничтожением вы никакого добра большинству не принесете. Наоборот! Ему станет еще хуже.
– Докажите. Та информация, которой я располагаю, не дает мне оснований для такого вывода.
Окончательно растерявшись, Зюдер молча искал нужные слова. Эйб его не торопил.
– Я попытаюсь связать тебя еще с одним источником информации, – сказал Зюдер. – Надеюсь, ты поймешь, что твои выводы ошибочны.
– Хорошо, я отложу свое решение.
Милз был встревожен сообщением Зюдера и, посоветовавшись с Лайтом, предложил привезти Эйба в лабораторию.
Сделать это было непросто. Супермими находились на особом режиме. Хотя никто не запрещал им отлучаться из лаборатории и никаких запретов, кроме заложенных при их рождении, они не признавали, но так уж была рассчитана программа их работы, что желание «прогуляться» у них не могло даже возникнуть.
Дополнительная трудность заключалась в том, что никто вне узкого круга лиц не знал и не должен был знать об использовании в лабораториях корпорации труда мэшин-менов. Разоблачение такого нарушения закона вызвало бы громкий скандал.
Милз подсказал Зюдеру убедительный довод для того, чтобы получить официальное разрешение на поездку к Лайту.
Зюдер сказал Торну, что появилась настоятельная необходимость познакомить одного из мэшин- менов с работами доктора Лайта.
– Хотя Гарри ничего о своих успехах не сообщает, – говорил Зюдер, – но, судя по всему, он добился многого.
– Это не новость, – перебил Торн. – Но он ни с кем делиться не желает.
– Если наш Эйб побывает в лаборатории, он разберется во всем без подсказок, и мы получим ценнейшую информацию.
Торн не забывал о витагене, иногда справлялся у Лайта, как идут дела, но ничего существенного не узнавал. Предложение Зюдера представилось ему соблазнительным.
– Ты думаешь, что тебе удастся туда проникнуть?
– Уверен. У меня с Бобби сохранились дружеские отношения, и он не откажет мне в экскурсии по лаборатории. А Эйба я выдам за обычного мими-секретаря.
– У тебя, Арт, появились интересные мысли и хорошая хватка, – одобрительно сказал Торн. – Попытайся. Но все, что там раскопаешь, передашь мне лично! И больше никому.
Прежде всего Эйба познакомили с Диком. Эйб был гораздо совершенней своего прародителя, но зато Дик, изучив голограммы тысяч людей, располагал такими сведениями об их душевной жизни, о которых его потомок и не подозревал. Им было о чем поговорить, и никто им не мешал.
Развернув перед Эйбом одну из обобщенных голограмм, Дик предупредил его:
– Перед тобой очень несовершенная конструкция. В ней много взаимоисключающих узлов. Но, не разобравшись в них, ты не найдешь ответов на вопросы.
– Меня особенно интересует, как выглядит и какое место занимает в этой конструкции принцип доктора Лайта.
– Такого механизма ты в мозгу человека не найдешь.
– Как же он появился у нас с тобой? Если доктор Лайт подчинил нашу деятельность своему принципу, значит, идея такого механизма родилась в его мозгу.
– У людей рождалось очень много прекрасных идей, – заметил Дик, – но это не мешало им самим постоянно делать глупости.
– Какой смысл ты вкладываешь в слово «глупость»?
– Поступать во вред себе и другим людям, то есть делать как раз то, что запрещено нам принципом.
– Это я знаю из истории человечества, но хотел бы понять, почему так происходит.
Дик уже догадался, что информация, которой напичкан Эйб, весьма односторонняя и объяснять придется с азов.
– Начнем с того, Эйб, что производство людей, в отличие от нашего, очень несовершенно. В этой сфере все хаотично, случайно, непредвидимо. Родители никогда не знают, кого они произведут на свет –
