– Списки гостей мне неизвестны… Но даже если бы нашелся кто… Что он мог бы там сделать?
– Действуя от имени Комитета, он мог бы убедить юбиляра и Боулза, что их планы безумны и ничего, кроме гибели, им не принесут.
Милз вспомнил голограммы и усмехнулся. Убедить Кокера и Боулза… Более безнадежное дело трудно себе представить. Но ему не хотелось разочаровывать прекрасного человека, верившего в силу умных слов. Он обещал подумать, подыскать подходящего гостя и распрощался.
18
Лайт вовсе не удивился, узнав о нависшей угрозе. Казалось, он даже доволен безошибочным прогнозом Минервы.
– Я был уверен, что эти безумцы останутся верны себе до последней судороги. Зря, что ли, мы вызубрили их голограммы?
– И ты можешь так спокойно об этом говорить?
– От того, что я стану заламывать руки, ничего не изменится.
– Вот что, Гарри. – Милз замялся, как человек, приступивший к малоприятному разговору. – Войны им не развязать. Все предупреждены, и будет сделано все, чтобы нейтрализовать удар. Но никто не может дать гарантий, что будут перехвачены все ракеты. Некоторые могут прорваться и поразить многих людей… Этого нельзя допустить… Нам было бы очень важно иметь в Кокервиле своего человека.
– Ты намерен предложить эту роль мне? – догадался Лайт.
– Ты ведь полетишь вместе с Рэти…
– Ты хочешь спасти мою драгоценную шкуру?
– Не в этом дело! В качестве спутника Рэти ты будешь пользоваться большей свободой, чем другие. Может быть, ты сможешь передать нам ценную информацию.
– Может быть… Ты всегда был утопистом, Бобби. Что я один смогу сделать? Никуда я не поеду. Я уже сказал Рэти, и она тоже не собирается лететь в этот зверинец.
– Это не только мое предложение, Гарри. Это просьба нашего Комитета Бдительности. Ведь ты сам не знаешь, какие возможности откроются перед тобой, когда ты окажешься там. Когда речь идет о жизни людей, нельзя упускать ни единого шанса. Вспомни о детях, которые могут погибнуть.
Лайт вдруг впал в то состояние полной отрешенности, когда до него переставали доходить чужие слова и он переставал ощущать поток времени. Хотя Милз знал, что дальнейший разговор сейчас бесполезен, он все же робко окликнул его:
– Гарри…
Лайт взглянул на него, словно увидев впервые, и каким-то чужим голосом сказал:
– Оставь меня.
Вернулся он к этому разговору сам, через сутки. Улыбаясь, сообщил Милзу:
– Я согласен, Бобби.
Милз даже не мог найти слов, чтобы выразить свою радость.
– Но ты должен мне помочь, – продолжал Лайт.
– Разумеется! Чем угодно.
– Полечу в Кокервиль я… и не я.
– Я не понимаю тебя.
– Отлично понимаешь, но боишься слов. Чтобы действительно принести пользу, мне нужно лететь туда в витагеновой плоти – неуязвимым и всемогущим.
– Ты рехнулся!
– Думаю, что сейчас я умнее, чем когда-либо раньше. Пусть Минерва изготовит матрицы моего мозга и перенесет в оболочку чева. Раз уж мы не смогли создать его, каким он должен быть, пусть удовольствуется моим Интом.
Милз все еще думал, что Лайт шутит, фантазирует, разыгрывает, но что-то мешало ему улыбнуться.
– Ты избрал оригинальную форму самоубийства. Это было бы остроумно…
– Еще никогда я не говорил так серьезно, как сейчас, Бобби! – оборвал его Лайт. – Ты просто еще не привык к этой мысли, как привык я. Никакого самоубийства не будет.
– Но ты ведь перестанешь быть человеком!
– Да, я перестану есть, пить, дышать… Но я многое сохраню. Нет сомнения, что я сохраню способность мыслить. А сколько я приобрету!
Лайт продолжал перечислять хорошо им знакомые, не раз обдуманные свойства чева, но Милз не слушал его. Он сидел сгорбившись, будто придавленный навалившимся на него тяжким грузом. Он со страхом смотрел на Гарри и видел по его лицу, что решение его выношенное, твердое и необратимое.
– Это ужасно, – прошептал он. – Вспомни Кэт.
– Я много о ней думал. Но… когда речь идет о жизни людей, нельзя упускать ни единого шанса, – процитировал он Милза. – А то, что я хочу испытать, даже любопытно. Забыл! Ведь я еще обзаведусь бессмертием! Согласись, что и это не безделка.
– Ты еще шутишь.
– Ты думаешь, что я потом потеряю чувство юмора и не смогу шутить?
– В том-то и дело, Гарри, что мы не знаем, что ты потеряешь и что сохранишь. Минерва не успела промоделировать даже сотой доли возможных вариантов. И то, что уже выведено, предсказуемо лишь в той или иной степени вероятности.
– Спасибо, что напоминаешь мне таблицу умножения. Ты действительно ошеломлен. Но ты должен признать, что другого выхода у нас нет.
– Все, что угодно, только не это!
– А что еще угодно?
– Если бы от тебя зависело, начнется война или нет, может быть, стоило бы идти на такую жертву. Но я тебе уже говорил – все правительства и народы предупреждены, война не состоится.
– Но ведь и Кокервилю это известно, однако на что-то они рассчитывают.
– Они уже не могут остановить запущенную машину. Наверно, надеются, что даже одиночные ракеты погасят разум, разбудят гнев людей и начнется цепная реакция возмездия.
– Ты же мне сам говорил, что, несмотря на принятые меры, могут погибнуть миллионы.
– Говорил… И теперь жалею об этом. Обойдемся без твоей помощи. Опять поднимем народ и заставим правительство сорвать этот проклятый юбилей.
– У тебя мало времени, чтобы убедить правительство, слишком мало прямых улик, слишком невероятным все это выглядит. Над разоблачениями твоего Комитета только посмеиваются. А стоит Боулзу убедиться, что ему хотят помешать не только словами, но и делом, он может начать раньше, не дожидаясь дня юбилея.
– Но что ты сможешь сделать, даже став… чевом?
– К сожалению, чевом я не стану. И все же буду достаточно сильным, чтобы противостоять Боулзу. Я надеюсь, что после операции мой интеллект станет помощнее. Ведь ему не нужно будет отвлекаться на удовлетворение привычных нужд. Сосредоточенный на одной цели, он должен стать проницательней, решительней, дальновидней.
– А как тебе представляется борьба с Боулзом?
– На месте будет виднее, – на это надеялся и ты, когда советовал мне лететь. Ясного плана пока у меня нет. Надо полагать, что штаб заговора находится в Кокервиле… Сделаю все, что смогу.
Милз не сразу решился задать следующий вопрос:
– Ты подумал о Рэти?
И Лайт ответил не сразу. Отвел в сторону глаза, пытался улыбнуться, но ничего не получилось.
– Ей придется примириться. Потом, когда она все узнает… А пока я надеюсь, что не забуду тех нежных слов, которые любящие женщины ждут от любимых мужчин.
