швыряя в зрителей искусственные цветы. Зрители фыркали и недовольно переглядывались. Странно, но ни Алиса, ни Мержинский друг друга не увидели. Ложа находилась слева от сцены, а Алиса стояла справа, скрытая от мецената бутафорской колонной. Ее роль не была чересчур уж подвижной.
Спонсор честно досидел спектакль до конца, хотя несколько раз куда-то звонил, обращался к застывшему как сфинкс телохранителю, да и вообще всем своим видом показывал, как он недоволен спектаклем. Лошакова сидела ни жива, ни мертва. Когда артисты вышли на поклон, Мержинский встал и вышел из ложи, оставив там букет. Лошакова перепугалась еще больше и вылетела вслед за ним с корзиной, чуть не сбив с ног маму Алисы.
Скандал разыгрался сразу же, в кабинете директора, куда и направился тяжелой поступью Мержинский. Лошакова бежала за ним, прошипев, чтобы чета Шалаевых, Костюкова и еще пара артистов, игравших Лаэрта и короля-призрака, пришли к ней в кабинет. Лошаковой было страшно. Отдуваться одной за актерские проколы ей явно не хотелось. В кабинете Мержинский без спроса уселся в директорское кресло, закурил и выпустил в воздух дымное кольцо. Лошакова молчала, робко усевшись на стульчик. Вбежавшие артисты столпились в дверях. Шалаев правда успел что-то промямлить об оказанной им высокой чести, но после мрачного взгляда Мержинского стушевался и замолчал. Меценат тоже не проговорил ни слова. Тишина была тяжелой и вязкой, как стухнувший в жару пудинг.
– Вот это я прочитал в сегодняшней газете, – негромко произнес Мержинский и швырнул на стол местный еженедельник. – Премьера «Гамлета», блистательная игра актеров, необычное решение режиссера… Сплошные восклицательные знаки и восторги. Что я вижу на фото? Офелию. Некую… Алису Филиппову, которая, если я не ошибаюсь, блистательно исполнила вчера эту роль.
– Но… – начала Шалаева, но поперхнулась и замолчала.
– Итак, что я вижу сегодня? – осведомился Мержинский. – А я вижу даму преклонных лет, которая корчит из себя девчонку. Где, простите, вчерашняя нестандартная режиссура? Или нестандартность вы видите в том, что нимфеток у вас играют ископаемые?
– Как вы смеете говорить такое о моей жене! – взвизгнул Шалаев. – Она – заслуженная артистка и я не позволю… В храме Мельпомены… да мы…
Костюкова, которой явно понравилось, что ее заклятую соперницу назвали ископаемым, нервно хихикнула. Шалаев сбился, чем немедленно воспользовался Мержинский.
– Театр, помимо храма Мельпомены, как изволил выразиться Петр Демьянович, еще и коммерческое предприятие, если вы не в курсе. И я в это предприятие вложил свои средства, не особенно надеясь на их возврат… так, знаете ли, в качестве бескорыстной помощи. Однако это не значит, что я готов поощрять глупость и швырять деньги в крысиную нору. Я Шекспира читал в семилетнем возрасте и, хотя с той поры книги его в руки не брал, отчетливо помню, что Офелия – юная девушка со сложной судьбой. Юная, а отнюдь не женщина в годах. Да и Гамлет тоже не должен быть старше собственных родителей. А что у вас?
Мержинскому не ответили, да он, похоже, ответа и не ждал.
– У вас откровенная глупость, на которую я потратил деньги. Где девушка, которая вчера играла Офелию?
– Сейчас, сейчас Владимир Леонидович, мы ее немедленно найдем, – засуетилась Лошакова и шепнула перепуганному «Лаэрту», – быстро, из под земли ее достань!
«Лаэрт» скрылся. Алису долго искали по всему театру, но так и не нашли. Вахтер вспомнила, что Алиса прошмыгнула мимо нее в самом конце третьего отделения. Мержинский терпеливо ждал, потом злобно сжал губы и вышел прочь. Вслед за ним тенью скользнул охранник.
– Нет, каков наглец, – дрожащим голосом проскрипел Шалаев. – Он что же, считает, что мы будем давать главные роли какой-то пигалице? Да она в театре без году неделя!
Старая гвардия согласно закивала головами. Сгорбившаяся Лошакова тупо смотрела в полированную крышку стола.
– Можно подумать, что его деньги делают его знатоком искусства, – ядовито фыркнула Шалаева. – Плебей! Что он понимает в настоящем театре?
Шалаева победоносно подняла подбородок. Старая гвардия кивала, как китайские болванчики. Тень отца Гамлета робко предложила сбегать за коньячком, что поддержали большинство голосов. Молчала только Лошакова, грузно поднявшаяся с уголка стула, на котором сидела, и медленно направившаяся к своему креслу. Тень отца Гамлета приволокла бутылки, стаканчики и на этом успокоилась. Привыкшие ко всему лицедеи споро разлили коньяк по стаканчикам, быстренько опрокинули в себя содержимое, крякнули и сморщились. Костюкова сняла с головы парик с траурной фатой и занюхала им коньяк. Шалаева после выпитого даже не поморщилась, как впрочем, и актеры мужчины. Лошакова пила коньяк медленно, как ледяную воду, и глаза ее становились все страшнее и страшнее. Первая бутылка опустела быстро. Лошакова пила вместе со всеми, хотя потом долго удивлялась, почему она вообще позволила себе такой неподобающий служебному положению поступок.
Вторую бутылку заедали порезанным на газете сырком и копченой колбасой. Шалаева, которой доверили порубить продукты на равные части, вдруг злобно рассмеялась и ткнула ножом в фотографию Алисы, которая получилась более чем миловидной.
– Офелию ей отдать… Ишь чего захотел, спонсор хренов. Чего вы думаете, он ее на главную роль двигает? Да спит он с ней, с потаскушкой мелкой! Они с приема вместе ушли… Офелию ей… А вот это ты видел?
Шалаева скрутила дулю и начала тыкать ею во все стороны, не очень следя за ориентиром. Дуля уткнулась прямо в лицо Лошаковой, которую это видение и вывело из состояния всеобщей заторможенности.
– Туалеты у нас текут, – безжизненным голосом произнесла она. – Ни к черту сантехника. В женском туалете опять трубу забило. Пластик надо ставить.
– Ой, и не говорите, – согласилась Шалаева. – Когда уже там все облагородят? Сил нет ждать. Без калош и не войти бывает…
– И окна надо пластиковые ставить, – с внезапно появившейся ядовитой ухмылкой добавила Лошакова. – Наши совсем ни к черту.
– Точно, – невнятно подтвердила тень отца Гамлета, забросив в рот кусок колбасы. – Приедет делегация с Москвы, а у нас тут сарай сараем… Крыша течет, вон, на занавесе даже разводы… И когда, Наталья Константиновна нам уже денег на все это дадут?
– Да уж, – важно сказал Шалаев. – Лето начинается, ремонт делать надо перед сезоном… Да и декорации новые нужны. Мы же на Булгакова замахнулись… «Мастер и Маргарита» это вам не «Репка». Здесь фантазия нужна… Главное на это нам сейчас денег взять…
Старая гвардия послушно закивала головами и потянулась к бутербродам, лежащим на истерзанной газете. И вдруг руки одновременно замерли. Лошакова со злобной усмешкой смотрела, как в их головы одновременно приходит та мысль, которая не давала покоя ей уже с полчаса.
– У Мержинского два магазина со строительными материалами, фирма по производству пластиковых окон, – спокойно констатировала она. – Я уже получила от него обещание помочь нашему театру с ремонтом. К тому же Мержинский очень любит Булгакова, и он хотел бы видеть его постановку в наших стенах. Он прежде никогда нам не отказывал…
Лошакова тоже знала про великую Джулию Ламберт и решила выдержать паузу. Эффект не заставил себя ждать. Шалаева выронила все, что держала в руках. Костюкова рухнула на стул и схватилась за сердце. Шалаев хватал воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. И только Лаэрт и тень отца Гамлета методично истребляли закуски.
– Наталья Константиновна, – робко произнес Шалаев, – неужели вы думаете, что…
– Думаю, – отрубила Лошакова. – Спонсора злить нельзя. Вы знаете, сколько денег нам выделено из городского бюджета в этом году?
Старая гвардия синхронно помотали головами, как стреноженные лошади, отгоняющие слепней и мошкару. Вид у них был напуганный и жалкий.
– А я вам скажу – гроши! – безжалостно заявила Лошакова. – Этих денег нам с трудом хватит на зарплату. Ни на декорации, ни на ремонт у нас денег нет. В этом году все средства, которые должны были достаться нам, ухнули на возведение монумента репрессированным. А мы остались с носом. И только
