жуткой хламиде, накинутой на плечи.
– Тебе чего, дядя? – проскрипел хриплый потусторонний голос.
– Ты Лена? – спросил Эдуард.
– Ну, Лена, а ты что за хрен с горы? – вяло ответила фигура, глядя на прибывшего одним глазом из-под сети спутанных волос.
– Поговорить надо, – твердо сказал Эдуард. Девушка пожала плечами.
– Ну, говори. Выпить есть?
Эдуард протянул девушке бутылку. Она жадно выхватила ее у него из рук и сделала большой глоток прямо из горлышка, затем сморщилась и закашлялась.
– Когда-то я «Наполеон» пила, – усмехнулась она. – А теперь вот сивуху из горла… Да ты проходи, не стесняйся. О чем говорить-то будем?
Эдуард направился вслед за девушкой в комнату, но замер на пороге. На стене висел плакат, рекламирующий минеральную воду. На нем, обнявшись, сидела молодая парочка: красивая брюнетка с длинными волосами и Богдан.
– Говорить будем о нем, – хрипло произнес Эдуард. – Ты ведь его знала?
Девушка криво усмехнулась и села на старый продавленный диван.
– Знала? Это слабо сказано. А ты что, меня не узнал?
Эдуард покачал головой, затем снова взглянул на плакат. Между красавицей с рекламы и замызганным существом, сидящим рядом, было определенное сходство. Девушка снова усмехнулась.
– Да, приятель, это я. Вот какой я была, пока он меня не бросил. Бешенные бабки зарабатывала. Такое тело было, а сейчас… – девушка скинула покрывало, и Эдуард непроизвольно скривился, видя болезненную худобу, синяки и кровоподтеки на торчащих ребрах. – Что, не хочешь меня? А раньше все хотели.
– Ты ведь с Богданом жила раньше. У него были враги?
Девушка пожала плечами.
– У кого их нет. Менты меня тоже про это спрашивали. У Богдана была масса завистников в среде манекенщиков. Он молодой был, красивый, фотогеничный. Его охотно снимали для рекламы. Хорошо зарабатывал. Многие завидовали. Опять же любовники и любовницы, покинутые и брошенные им. У него нервы были, как сталь и сердце холодное. Он никого не любил, кроме сестры. Ты Милену знаешь?
– Знаю.
– Та еще штучка. Мы дружили одно время, пока я на дно не скатилась. Она, правда, приезжала пару раз, денег давала, в квартире убирала. Жалела меня, хотя сама такая же, как Богдан. Потом перестала навещать, да я и не страдала. Твари они оба, и он, и Милена. Сердец при раздаче не досталось.
Девица тускло ухмыльнулась, сделала еще один глоток и закашлялась.
– Кто мог желать его смерти? – тихо, но настойчиво спросил Соловьев.
– Да мало ли… Ты его любовник? Я не узнала сразу… Видела вас вдвоем как-то… Говорили же, что маньяк его убил.
– Вряд ли.
– Вон оно как… Не знаю я тогда. Завистники, любовники – это все не то, хотя люди разные бывают. Он всегда уходил сам, никто никогда его не бросал. Многие полжизни бы отдали, чтобы он вернулся, да и я в том числе, хотя он, конечно, сволочью был первостатейной. Пользовался людьми, как вещами, как игрушками. Ты слышал про Олега?
– Нет. Кто это?
– Менеджер из агентства. Они когда-то были любовниками. Тот перед Богданом стелился, контракты выгодные подсовывал, хотя Богдан и не просил. А потом Богдан его бросил. Ему просто стало скучно с Олегом. Видел бы ты этого несчастного парня. Богдан его не просто бросил, он из него все соки выпил, как вампир, отформатировал, как дискету.
– Олег не мог захотеть ему отомстить?
– Олег выбросился из окна спустя неделю после их расставания.
Эдуард глубоко задумался.
– А еще может быть что-нибудь этакое, чего я не знал?
Лена вытащила из пачки сигарет одну, сунула в рот и закурила.
– Менты меня на опознание отправили. Бабка какая-то на меня смотрела. Значит, бабу какую-то ищут. Парик мне рыжий одевали. Вот и кумекай. Сестрица его закрутила роман с каким-то бизнесменом крутым. Как зовут, чем занимается, не знаю. Но однажды я видела их вместе в парке. Богдан жутко орал на того, а мужик вроде как оправдывался. Попробуй там поискать.
Лена снова глотнула из бутылки. Эдуард понял, что разговор закончен и направился к выходу, но ее голос остановил его.
– Скажи, ты его очень любил?
Этот простой вопрос вдруг заставил сердце Эдуарда сжаться, словно его давили тисками.
– Да, – глухо ответил он после короткой паузы.
– Я тоже, – произнесла Лена и неожиданно зарыдала, уткнувшись лицом в грязный матрац.
Вряд ли Соловьев был в курсе, что Кирилл Миронов идет с ним параллельным курсом. В отличие от Эдуарда Кирилл занимался своим делом и был профессионалом. Правда, запутанное дело об убийстве Богдана Тихомирова никак не давалось ему.
Помимо крепких подозреваемых, в число которых входили три человека: Соловьев, Милена и Чернов, следовало проверить еще один застарелый следочек – выбросившийся из окна Олег Чирцов. Кирилл, докуривая сигарету, обзвонил всех знакомых ему сотрудников агентства, где прежде работали Чирцов и Тихомиров, однако никто не смог дать ему никаких внятных объяснений. Во всяком случае, никто из сотрудников на похороны не ходил. Не тот был Чирцов человек, чтобы с ним считаться. Добравшись до отдела кадров, Кирилл узнал адрес Чирцова и поехал туда, побеседовать с родными. А вдруг? Кровная месть… как в индийских фильмах… А сейчас я и сорок моих слонов споем тебе прощальную песню…
Дверь из дешевого дерматина долго не открывали, хотя внутри кто-то возился. Наконец неприступный желтый монолит, разделенный гвоздями-пуговками, дрогнул, и в щели показалось женское лицо. На голове дамы были феерически накручены бигуди, создававшие впечатление, что голову оккупировали синие гусеницы.
– Вам кого? – осведомилась дама невероятно писклявым голосом.
– Милиция, – хмуро произнес Кирилл. – Старший лейтенант Миронов. Мне нужен Олег Чирцов.
Дама захлопнула дверь, а потом, погремев цепочкой, распахнула ее. Лицо женщины было суровым.
– А что вам нужно от Олега?
– А он дома? – глупо спросил Кирилл. Вот это номер! Хотя… Ему все говорили, что он
– Можно подумать, он может куда-то пойти, – злобно фыркнула женщина. – Что вам надо от него?
– Мне нужно задать ему несколько вопросов.
– Не думаю, что он вам ответит, – презрительно сказала женщина.
– А вдруг? – невежливо прервал ее Кирилл. – Вы позволите войти?
– Проходите, – неожиданно вежливо сказала она и посторонилась. – Его комната слева. Туфли только снимите, я пол только что вымыла.
Кирилл вошел внутрь. Ему в нос ударил странный запах. Что-то донельзя знакомое, въедливое и неприятное. Так пахнет в больницах, где лежат самые тяжелые больные. Так пахнет в детском приемнике-распределителе, куда привозят побирушек со всего города. Этот знакомый запах… грязи, хлорки и лекарств… Кирилл огляделся. Квартирка была бедной, если не сказать нищей. Стены были оклеены старыми, давно пожелтевшими обоями, которые отслаивались и отгибались. Старый розовый линолеум, покрывавший пол, был порван в нескольких местах, а рисунок уже невозможно было различить. Только по краям сохранились остатки какого-то орнамента. Дверь в нужную комнату была приоткрыта. Кирилл толкнул ее, догадываясь, что он там увидит.
Олег Чирцов не погиб, как предполагал Кирилл. Ему повезло, если можно так сказать, и он остался жив. Однако то состояние, в котором он сейчас находился, тяжело было назвать жизнью. Эта… это существо в пропахшей лекарствами комнатке тяжело было назвать человеком. Забальзамированная мумия – вот наиболее подходящее сравнение, пришедшее на ум Кириллу. Тощие руки, тонкие ноги… косточки, обтянутые кожей. Голова с острыми скулами и провалившимися глазами. И шелест дыхания, срежет дыхания… шум еще работающих легких, которые еще функционируют.
Позади что-то скрипнуло и двинулось. Кирилл не оглядывался.
– Он слышит? – спросил он. Мать Олега подошла к изголовью кровати и села рядом на старую табуретку.
– Слышит. Это почти все, что он может делать, только слышать и смотреть. Говорит еле-еле, и то не понять что. Нет у нас денег на операции. Он сломал себе все, что можно, когда из окна выпал: позвоночник, ребра, обе руки. Ребром легкое повредил, теперь живет на одном.
Провалившиеся глаза вдруг двинулись и уставились прямо на Кирилла. Губы шевельнулись, но звука не было.
– Олег, ты помнишь Богдана Тихомирова? – спросил Кирилл, сев рядом прямо на кровать. – Если помнишь, закрой глаза один раз, если нет – два раза.
«Да», – сказали глаза.
– Ты помнишь почему ты прыгнул?
«Да».
– Ты мне скажешь, почему?
«Нет».
Мать Олега прерывисто перевела дыхание.
– Ты прыгнул из-за него?
Молчание. Только скрежет дыхания.
– Ты знаешь, что случилось с Богданом?
Глаза заметались из стороны в сторону. В них вспыхнули два вопросительных знака и что-то сильно похожее на страх.
– Ты не знаешь?
