Га И живым.
Как уже говорилось выше, в этой статье автор не ставил перед собой задачи давать историческую и моральную оценку той роли, которую сыграл в корейской истории Хо Га И. Однако, несколько слов в заключение все-таки хотелось бы сказать.
Безусловно, роль Хо Га И достаточно двойственная. С одной стороны, не вызывает никаких сомнений его субъективная честность. Подобно многим другим корейским коммунистам — как выросшим в самой Корее, так и приехавшим из-за границы — Хо Га И искренне верил в коммунистические идеи, считал, что работает во имя осуществления великой цели — установления идеального общественного строя. Все, кто знал Хо Га И, отмечают его скромность, непритязательность в быту, бескорыстие. Во время второй мировой войны, когда Хо Га И занимал весьма заметные посты в Советском Союзе, его семья жила также, как и тысячи советских семей: нуждаясь, а то и голодая. Бесспорен также большой талант Хо Га И, его незаурядные организаторские способности.
С другой стороны, объективные результаты деятельности Хо Га И в Северной Корее весьма печальны. Весь свой талант и ум он отдал делу создания на корейской земле копии сталинского Советского Союза (причем копии ухудшенной). Хо Га И и другие советские корейцы расчистили путь к власти Ким Ир Сену и его группировке. Советские корейцы были орудием советской внешней политики, которая была направлена тогда на коммунизацию Корейского полуострова. Авторы этой политики в своем подавляющем большинстве не были циничными карьеристами и прагматиками. Наоборот, они честно и искренне верили в то, что несут корейскому народу счастье. Тем не менее, их деятельность привела к трагическим последствиям, Корея в течение нескольких десятилетий перенесла немало страданий и по их вине. Однако ни Хо Га И, ни кто-либо другой тогда не мог еще этого предвидеть.
8. РЕПРЕССИВНЫЙ АППАРАТ И КОНТРОЛЬ НАД НАСЕЛЕНИЕМ В СЕВЕРНОЙ КОРЕЕ
Одной из характерных черт северокорейского общества является всеобъемлющий государственный контроль, который касается всех сторон жизни корейца. По-видимому, не будет особым преувеличением сказать, что Северная Корея — наиболее контролируемое общество современного мира. В этой статье хотелось бы остановиться как на истории, так и на современных методах административно-полицейского контроля над населением в Северной Корее. Границы этой темы довольно расплывчаты, тем более, что понятие «политический контроль» очень широко и, вдобавок, трудно провести четкую грань между, скажем, административно-полицейским и экономическим контролем (лишение карточек, например, по решению местной администрации — к какой области это относится?). Тем не менее мы постараемся остановиться на тех методах контроля, которые в той или иной степени носят репрессивный характер и связаны с деятельностью полицейского аппарата. Главными источниками послужили сведения, собранные автором за время бесед с северокорейцами как в самой КНДР, так и за ее пределами, и южнокорейские публикации, также по большей части опирающиеся на сообщения перебежчиков.
К сожалению, сведения эти неполны и зачастую противоречивы (и, зачастую, даже сознательно фальсифицированы), но, тем не менее, тема представляется настолько интересной, что ее имеет смысл предварительно рассмотреть ее даже на основании этих заведомо скудных и, порою, не очень надежных источников. Вообще говоря, изучение репрессивного аппарата в недемократических обществах неизбежно сталкивается с одной парадоксальной закономерностью: чем эффективнее и жестче контроль над населением, тем меньше внешний мир знает о происходящих там репрессиях. Порою это ведет к неожиданным результатам: когда какой-либо режим начинает смягчать полицейский контроль, то есть, иначе говоря, относиться к своим подданным мягче, у недовольных появляется не только возможность сказать что-то, но и быть услышанным за пределами страны. Поэтому с точки зрения стороннего наблюдателя это смягчение часто сопровождается волной критических публикаций в зарубежной прессе, и может даже восприниматься как «ухудшение», а не улучшение ситуации. Хорошим примером тому является Китай. Когда в начале семидесятых маоцзедуновский террор достиг своего пика, информация о пытках, расстрелах, тюрьмах почти никогда не проникала в западную печать. Когда режим неизмеримо смягчился, и когда вполне реальные (а не сфабрикованные политической полицией) диссиденты получили возможность общаться с иностранными журналистами, западная печать вдруг оказалась заполненной публикациями о «правах человека в Китае». Нечто подобное происходило и в СССР двумя-тремя десятилетиями ранее, когда реформы Хрущева сделали оппозиционную деятельность возможной (в обоих случаях немалую роль играл и элемент сознательной политической манипуляции, использования «проблемы прав человека» для достижения определенных политических целей, но это уже другая сторона медали).
КНДР, к несчастью большинства ее жителей, все еще находится на стадии тотального политического и информационного контроля, со всеми вытекающими отсюда последствиями, в том числе — и нехваткой объективной информации о том, как же там осуществляется контроль над населением.
***
На первых порах структура северокорейского репрессивно-полицейского аппарата складывалась под сильным советским влиянием, при прямом участии выходцев из СССР и направленных Москвой советников, которые работали в аппарате корейского МВД вплоть до конца 1950-х гг. [267] По-настоящему специфические методы административно-полицейского контроля над населением, характерные именно для КНДР, появились только в конце 1950-х гг., когда период безоговорочного следования в фарватере советской политики остался позади, и во многом были связаны с влиянием политической культуры маоистского Китая.
Резкое ужесточение контроля над населением началось в Северной Корее с конца 1950-х гг., то есть с того времени, когда фракция Ким Ир Сена, расправившись со своими реальными и потенциальными соперниками, захватила всю полноту власти в стране. Именно с тех пор Северная Корея, которая и раньше отнюдь не являла собой цветущую демократию, начинает превращаться в тотально контролируемое общество, в котором власти стремятся вмешиваться абсолютно во все стороны жизни своих подданных. 30 мая 1957 г. Постоянный комитет (Политбюро) ЦК ТПК принял решение под длинным названием: «О превращении борьбы с контрреволюционными элементами во всенародное, всепартийное движение» (т. н. «решение от 30 мая»). Этим решением было положено начало одной из первых крупных кампаний по выявлению врагов режима. На первых порах кампания по «превращению борьбы с контрреволюционными элементами во всенародное, всепартийное движение» шла вяло и резко активизировалась лишь в 1959 г., когда при ЦК ТПК был создан специальный орган для руководства ею. Во главе этого органа встал младший брат Ким Ир Сена — Ким Ен Чжу, который в то время был одним из высших партийных функционеров. Аналогичные органы, в состав которых входило до 7000 человек, были созданы и при партийных комитетах более низкого уровня. [268]
В ходе этой кампании все население Северной Кореи было впервые разделено на 3 группы: «враждебные силы», «нейтральные силы» и «дружественные силы». Это трехчленное деление сохраняется и поныне. К «враждебным силам» были отнесены: 1) семьи перебежчиков на Юг; 2) бывшие помещики, предприниматели, торговцы и служители культа, а также их семьи; 3) не вернувшиеся на Север пленные и члены их семей; 4) бывшие сотрудники японской колониальной администрации и их семьи; 5) семьи лиц, отбывающих тюремное заключение, а также сами бывшие заключенные; 6) «фракционеры» (то есть те члены партии, что выступали против действий Ким Ир Сена), и их семьи. К «дружественным силам» были отнесены: 1) семьи погибших революционеров; 2) семьи погибших военнослужащих; 3) кадровые работники и их семьи. Остальное население попало, естественно, в разряд «нейтральных сил».
Так была заложена основа жесткого, по сути — сословного деления населения на неравноправные и наследственные категории, которое стало характерной чертой политической организации северокорейского общества. Система эта сложилась под явным влиянием маоистского Китая, где с конца 50-х гг. тоже
