Впрочем, тут же сдал назад, — хотя давай исходить из этого. Вполне вероятно, что селухане легли под немцев. Вопрос — каких?
Сам вопрос задал, самому пришлось и думать над ним. Хотя как думать? Просто слегка втопил по верхам, и сразу же вынужден был сдаться. Информации не было вообще, и предполагать сейчас что-то было сродни гаданию на кофейной гуще. Выручил совершенно неожиданно Бон. Я, наверное, еще долго бы голову ломал. А он предложил очень простой и самый, наверное, лучший выход:
— Давай исходить из того, что это или наши старые знакомые, или немцы с комбината. Просто придумаем две версии, по одной для каждого варианта.
Действительно, почему бы и нет. Вот только с нашими бывшими хозяевами встречаться не хотелось. Я, признаюсь, тогда сглупил, отправившись «в народ», ну и Бон впрягся за меня, за что мы выхватили вдвоем. Конечно, хотелось бы сейчас оглянуться назад и как-то пересмотреть произошедшее. Однако, знаете, нас везли связанными как баранов на полу грузовика отнюдь не от большого к нам уважения. Да и покрутившись тут, в этом мире, я многие свои иллюзии порастратил. Процентов девяносто я сейчас дам за то, что нас везли в Линденсхониг прилюдно наказать, и наказание это отнюдь не ограничивалось угрозой пальчиком. Правильно сделал Бон, что не рассчитывал на милосердие, а, взяв ситуацию в свои руки, рванул в побег. Тогда я действовал на импульсе, а сейчас поддержал бы его сознательно. Но даже вариант с Линденсхонигом был бы теперь хорош. Хотя бы тем, что давал нам какие-то шансы.
Безусловно, предпочтительнее было бы оказаться во власти пока для нас таинственных владельцев комбината. Хотя бы потому, что они нам еще не сделали ничего плохого, чем выгодно отличались ото всех, встреченных нами на жизненном пути в этом мире. Вместе с тем я прекрасно отдавал себе отчет, что наша жизнь, лечение Бона и безопасность являются не более чем товаром. Товаром, за который мы должны предложить какую-то цену.
Что я и мой товарищ могли предложить? Череда моих умозаключений заставила меня саркастически ухмыльнуться, и только в последний момент я сдержался от того, чтобы не плюнуть на пол. По существу, мы являлись с Боном кладезем знаний. Вот только совершенно никому они не были нужны. Все, к кому мы подкатывали с гордым заявлением «мы из будущего», не обращали на нас внимания. Это было тем более обидно, что шло категорически вразрез с большущим пластом беллетристики и несколькими фильмами, которые мне удалось прочитать и, соответственно, посмотреть. Почему-то нам с Боном достался настолько херовый, уж извините за выражение, мир, что совершенно никому до нас не было дела. Вот и эти гипотетические владельцы комбината, чем мы их можем заинтересовать?
Стоп.
Подождите.
— Бон… — закусив губу, я посмотрел на моего товарища. Тот, лежа на спине, аккуратно приподнял голову, и ответно посмотрел на меня.
— Слушай… А ведь должно же нам тут хоть когда-то и хоть в чем-то повезти, верно? Понимаю, что вопрос был мною задан не по адресу. Мало того, понимаю, что он был, по сути, риторическим. Однако дело было в том, что вопреки всяким каверзам судьбы я все же вспомнил кое-что, что можно было слить именно металлургам.
Первыми в комнату вошли селяне. Держа винтовки наперевес, они зорко осмотрели нас с Боном, держа под прицелом, и один из них повел стволом в мою сторону:
— Отойди, вон в тот угол.
Знаете, у меня всегда включается в определенные моменты вредность. Вот хоть убей меня, но нету сдерживающих факторов почему-то. Причем я не могу сказать, что я за эту свою черту не отхватывал, я даже с работы часто уходил из-за своей конфликтности. И все же измениться я даже не пробовал. В общем, услышав команду крестьянина, обряженного в пиджак и штаны-галифе, заправленные в сапоги, я степенно встал со стула и так снисходительно спросил, кивая на винтовку:
— Заряжена, что ли?
Тот, зло зыркнув на меня, гадливо ухмыльнулся:
— Еще как заряжена! Двигай давай!
Более в споры вступать я не решился и последовал приказанию. Отодвинулся в угол, в качестве демонстрации своей независимости оправляя гимнастерку и подтягивая ремень. Много раз слышал мнение, что форма дисциплинирует, и, знаете ли, соглашусь с этим. Даже мне, ни разу ни военному, было в форме удобно и очень комфортно. И, кстати говоря, я еще на одной мысли поймал себя — немецкая форма мне так не шла. Эта просто сидела как влитая, размер мой, удобно очень, короче — мое.
С другой стороны, конечно, чего я тут прихорашивался-то, если будущее покрыто скажем так, мраком неизвестности? Я и сам разделяю точку зрения, которая утверждает, что по барабану, как на трупе сидит форма. Но, во-первых, я был еще не труп, а во-вторых… во-вторых, паниковать и бояться сейчас было не с руки. Знаете, я еще после утреннего разговора с Боном вывел такую интересную закономерность: если бы мы с ним боялись, когда было действительно страшно и паниковали, когда оно того стоило, мы были бы уже давно мертвы. А вместо слез и соплей мы просто действовали. Конечно, в основном он, но и когда пришла моя очередь, скажу с гордостью, я не растерялся. Итог — мы все еще живы. Понимаете, это алгоритм для нас здесь. Никогда не сдаваться на волю обстоятельств. И если судьба подбрасывает нам новое испытание, нужно встречать его, мало того, встречать — преодолевать. Для нас это вопрос жизни и смерти.
Ну и плюс к тому, нравился я себе в этой форме.
Следом за представителями сельского хозяйства в наше временное убежище вошли еще двое. В безукоризненно подогнанной форме, с некоторыми даже излишествами. Уже неоднократно я замечал отходы от канонов и различные нелепые украшательства, как если бы лет на пять раньше нас сюда попал бы из нашего мира какой-нибудь дизайнер-модельер. Френчи посетителей были несколько укорочены, обшиты снизу золотистым шнуром. Таким же образом были оторочены и нагрудные карманы, и лацканы. Честно говоря, не могу сказать, что это пошло на пользу классической немецкой форме, разве что добавило гламура. Остановившись в нескольких шагах от меня, двое офицеров, что я определил по витым погонам, некоторое время безо всякого стеснения рассматривали нас с Боном. Руки обоих вполне спокойно лежали на двух кобурах, таких, знаете, жутко фасонистых, черной кожи, и, естественно, расстегнутых. Так-то. Боятся нас, судя по всему.
Вы знаете, я, несмотря на мои успехи в отстреле себе подобных, о своих навыках в вопросах вооруженной борьбы был не высокого мнения. Однако эта боязнь или разумное опасение, были лично мне приятны.
Наглядевшись вдоволь на нас, один из мужчин, повыше, плотнее в плечах, с резко очерченным, волевым лицом, наконец соизволил снизойти до общения:
— Кто такие, откуда?
Поневоле я качнул головой и усмехнулся. Мне уже доводилось отвечать на подобный вопрос дважды. И оба раза мои откровения не произвели на интересующихся никакого впечатления. Тем не менее я не собирался изменять своему обыкновению и честно и открыто признался:
— Мы из будущего.
Знаете, произнося это сакраментальное, я даже чувствовал нечто сродни удовольствию мазохиста. Кстати говоря, как и прошлые разы, снова никто не представлялся нам с Боном перед тем, как начать допрос. Но к подобным нарушениям правил хорошего тона лично я уже привык.
Немцы скептически смотрели на меня, всем своим видом выражая недоверие. Мысленно согласившись с ними, я обернулся, взял стул, переставил его ближе, и сел, с удовольствием закинув ногу на ногу. Мало того, еще и руки скрестил на груди. Полюбовавшись произведенным эффектом, я счел нужным объяснить свое вызывающее поведение:
— Господа, судя по всему, вы имеете отношение к металлургии. Я правильно понял?
Немцы переглянулись вопросительно и недоуменно, что лично я счел хорошим знаком. Видимо, мой пробный шар попал в цель, и наши с Боном умозаключения не оказались пустопорожней болтовней.
— Продолжай, — ничуть не удивившись, кивнул мне все тот же, высокий и складный фашист.
— Я предлагаю вам сделку, господа. Вы обеспечиваете лечение моего друга, а затем мне и ему достойную работу и жизнь. Я же, в свою очередь, показываю вам месторождение железной руды.
С огромным удовольствием я наблюдал за обалдевшими лицами обоих. В кои-то веки мы с Боном
