Стол был небогат. Картошка, нашинкованное сало, дрянной выпечки хлеб. Заваренный на смородиновых листах чай. Зато еда — на расписных тарелках, чай — в фарфоровых чашках, а на самом столе чистая и отглаженная скатерть. Свиридов, несколько отстраненно оценивая это, уже не удивлялся. Удивляться он устал.
Просто брал картофелину, разламывал ее и, дуя, торопливо поглощал. Горячую, пышущую жаром, рассыпчатую. Запивал обжигающим язык чаем.
— Командир, вы не похожи на тех, кто здесь живет. Ни вы, ни все ваши подчиненные. Должен признаться, вы ловко все провернули. Мое почтение. — Немец кинул пробный шар, настороженно посматривая на Терехова и покручивая на блюдце чашку с выделенным ему чаем. Стараясь четко и внятно проговаривать слова и выражаться как можно проще. Этому его научили совсем недавно.
Полчаса назад он и рот не решался раскрыть без разрешения. Вываливал все, о чем спрашивали, а собственные вопросы задавать остерегался. Хватило несколько уроков, чтобы упрямый и своенравный, по всему видать, не привыкший к такому обращению немец сдался. Пел как канарейка. Кривил красивый рот в крике, исходил миазмами страха и не стеснялся слез.
А сейчас сидел за столом, будто вровень со Свиридовым, Диляровым и Тереховым. Крутил на блюдце чашку, стараясь не касаться ее забинтованным мизинцем, который Жилов ему хладнокровно расплющил не далее как два часа назад.
— Не буду интересоваться, откуда вы такие взялись. Скажете — поверю любой версии. Вопрос у меня иного плана. Что вы собираетесь делать дальше? Хорошо, мы передадим вам требуемое оружие, но для чего оно вам? Какие у вас намерения?
Свиридов потянулся, забрав с тарелки ломоть хлеба. Положил на него кусок сала. Один. Каждому полагалось по одному, не больше. Крестьяне в Лебедях были не просто бедны. Их можно было бы назвать нищими, но даже это слово в полной мере не отражало положения бедолаг. Но странное дело — лейтенанту не было их жаль.
Он отхлебнул еще чая, душистого, горячего и без сахара. Откусил от бутерброда. Посмотрел в сторону. На то, что так притягивало его взгляд — книжные шкафы. Их было несколько. Дубовые, красивые, с удобными, широкими полками. Совершенно пустыми. Причину этого пояснил им не так давно пленный. Все книги на русском языке подлежали изъятию и уничтожению.
Пустые полки для книг, но полные утвари и посуды шкафы. И на это у Йозефа нашлось объяснение. Все, абсолютно все в Лебедях считалось собственностью его семьи. И когда заколотили входную дверь, клуб так и остался в том состоянии, что и был до «освобождения». Крестьяне не отважились взять из бывшего барского дома хоть что-то. А семье Йозефа Книппеля и подавно отсюда ничего не было нужно.
— Вы можете поступить лучше. Пойти на службу ко мне. Мы избежим неуместных вопросов о моем отце и о том, откуда вы появились и кто такие. Зачем создавать лишние проблемы? И недоразумение недавнее мы с вами тоже забудем. Ваши люди и вы, командир, очень эффективны. Мне нравится, как вы подходите к решению проблем.
Свиридов доел свой бутерброд и сделал последний глоток чая. Посмотрел на немца:
— Не будешь? — кивком указал на чашку с чаем, к которой тот даже не притронулся.
— Нет, — после секундного замешательства ответил тот, — это бурда какая-то. Извините, но я это пить не собираюсь. Уверяю вас, на службе у меня вы будете обеспечены всем необходимым!
— Я возьму тогда, — пропустив мимо ушей предложение, Свиридов перегнулся через стол, пододвигая к себе блюдце с чашкой. Подвинул к себе аккуратно по чистой скатерти с вышитыми цветами и, не чинясь, сделал несколько глотков. Он был ужасно голоден, как и все остальные разведчики. Но забирать у крестьян Лебедей последнее ни он, ни Терехов не стали. Взяли лишь необходимый минимум, для того чтобы не упасть с голоду и решить проблему снабжения в ближайшие дни.
— Что скажете, командир? — Йозеф, несколько удивленный отсутствием реакции на его проникновенную речь, решил сам поторопить Терехова.
— Сколько было у вас людей здесь, в этой деревне, когда вы взяли ее под свою власть? — Вопрос оказался неожиданным не только для немца, но и для Дилярова со Свиридовым.
— Не понимаю, — нахмурился Йозеф, — как это относится к делу? Видя, что капитан ожидает ответа, немец поспешил. — Я не помню. Никогда не интересовался этим.
Чревато было заставлять безжалостного русского ждать. В этом пленник уже успел убедиться.
— А сколько их сейчас, ты знаешь? — продолжал допытываться капитан.
Йозеф вынужденно пожал плечами:
— Повторяю, мне это никогда не было интересно! Мы говорим о другом сейчас. Я предлагаю вам службу, давайте перейдем к обсуждению ее условий?
Свиридов поймал взгляд Терехова. И прочитал в нем все то же самое, что чувствовал сейчас сам. Деревня была большая. Больше ста дворов, и с крепкими крестьянскими семьями, выходит, людей было много. Ну, или, по крайней мере, достаточно, чтобы работать, сеять поля, обрабатывать их, снимать урожай, продавать его, скот пасти и разводить, дома новые отстраивать, да что там — просто жить. А сейчас в Лебедях доживали свое три семьи. Двенадцать человек.
Пока Йозеф рос, взрослел, набирался ума, пока его учили преподаватели в школе в Баумвайсе, пока он получал образование в университете, пока потешался охотой, вечерами с друзьями и дамами. Пока жизнь свою прожигал, жители Лебедей умирали. От голода в неурожайные годы, когда вынуждены были отдавать все, что вырастили, хозяину. От болезней, потому что врача или даже фельдшера не имели в деревне. Их угоняли казаки или иные воинские формирования, потому что защищать семья Йозефа Книппеля своих рабов не желала.
Можно ли было это простить? Забыть и перешагнуть через то, что было, и хотя бы приблизиться к пониманию образа мыслей молодого немца с четкими, картинно-красивыми чертами лица. С капризными губами и внимательным взглядом мутно-голубых глаз.
— Завтра, если принесут все по списку, мы тебя обменяем. Запомни, эта земля — наша. Ты сюда больше не ступишь. Ни в каком качестве. А если попробуешь, мы тебя просто убьем. Тебя и всех, кто придет с тобой. Ты понял?
Йозеф, помедлив пару секунд, усмехнулся. Кивнул, давая понять, что принял слова капитана к сведению.
— Глупо. Вы сами не знаете, что теряете, отказываясь, — добавил он, оставляя последнее слово за собой.
Обмен произошел почти на том же месте, где завершила свое путешествие несчастная «Прага». Сейчас ничего не напоминало о произошедшей трагедии — ров был аккуратно засыпан, и рассмотреть его следы можно было, лишь специально напрягая внимание. Второй такой же грузовик, чешская рабочая лошадка, остановился в некотором отдалении. Под наблюдением и тщательным контролем разведчиков молчаливые охранники, не так давно провалившиеся по своему прямому профилю, разгружали кузов «Праги». Группа огневой поддержки, разбитая на две части, залегла на заранее заготовленных позициях, потенциально готовая к любым сюрпризам. Ну и, наконец, пленных охраняли бойцы Свиридова с ним самим во главе.
— Я вижу, твой командир не понимает всех выгод. Ты ведь тоже обладаешь здесь немалой властью. Верно? Это видно с первого взгляда на тебя.
Свиридов вполне сносно понимал немца. Нужно было, правда, некоторое время на осознание значения тех слов, которые он не знал, но общий смысл был понятен.
— На вас форма другая. Я же видел. И ведете вы себя иначе, не как эти русские.
Свиридов заинтересованно посмотрел на пленного. Глаза немца сияли уверенностью в себе. Плотно сжатые губы, с упрямыми морщинками в уголках, указывали на то, что слова Йозефа были не отчаянной попыткой разговорить охранника, а частью какого-то тщательно разработанного плана.
— Еще раз повторяю, мне нет дела до того, кто вы такие на самом деле. Велика тайна, — немец позволил себе легкую усмешку, — вы наемники. Что-то у вас не вышло с прежним нанимателем, и вы разошлись. Видишь, я все понимаю. И не собираюсь относиться к вам предвзято.
Голос Йозефа крепчал, становясь все громче и увереннее. Он даже принялся помогать себе жестами,
