– О, чудесно, значит, это тебе удалось!
– Я забрала большую часть, да, только несколько монет позволила увидеть и жрецу-феллианину: подумала, что иначе у него могли бы возникнуть подозрения.
Полукровка снова принялась меня разглядывать. Ее имя – Блейз, Вспышка – очень ей подходило.
– Он не из тех, кто обладает Взглядом, Флейм. Я каким-то образом узнаю своих собратьев: чувствую свое родство с ними, что ли. А этот лохматый горец мне не родня.
– Ну, все равно мои иллюзии его не обманывают.
– Правда? – Полукровка нахмурилась, продолжая с интересом на меня смотреть.
Если бы я все еще не пытался справиться с тем кошмаром, который свалился на меня этим утром, я, может быть, что-нибудь и сказал бы, возмутился бы тем, что они говорят обо мне, как будто меня тут нет, но отчаяние, поглотившее меня, оставило меня равнодушным и к их странным именам, и к их странному разговору.
Флейм пожала плечами.
– Не тревожься. Он никому ничего не скажет. Он ведь пытался помочь тебе вчера вечером. Ты разве не помнишь?
– Смутно. Я вроде отключилась на какое-то время.
– Угу. Какой-то молодчик с дубинкой справился со знаменитой воительницей Блейз. Такое событие не скоро забудется.
– Ну да, ну да, временами я бываю безмозглой, как омар в кипятке. Я все знаю, и не нужно, черт тебя возьми, тыкать этим мне в нос. У меня и так в результате адски болит плечо, а головная боль такая, словно в черепе поселился кит и бьет хвостом. Так как все-таки вышло, что ты мне не помогла? Хороша подруга!
– Все произошло чертовски быстро… и к тому же я подумала, что жрец, возможно, обладает Взглядом.
Блейз скривилась.
– Ну и что? Без риска жить неинтересно.
– Но зато гораздо более спокойно. И вообще в неприятности нас втравила эта твоя проклятая игра!
– Эй, а на что, интересно, ты собиралась купить еды? Что-то я не заметила, чтобы ты пошла наниматься в судомойки.
Цирказеанка подняла бровь, и Блейз неожиданно ухмыльнулась.
Ответной улыбки не последовало. Вместо этого Флейм деловито поинтересовалась:
– Ты знаешь, что они собираются с тобой делать?
В голосе полукровки прозвучал смех.
– Завтра утром меня вышлют на косу Гортан.
Растерянность на лице Флейм могла бы вызвать улыбку.
– И это после всех усилий, которые мы приложили, чтобы смыться из проклятой дыры!
– Смешно, правда? Да и все равно я подумала, что лучше мне отсюда выбраться где-нибудь поближе к вечеру. – Она понизила голос до еле слышного шепота, но в те времена слух v меня был отличный. – Мою соседку по камере должны на закате подвергнуть на площади публичной казни. Думаю, это отвлечет внимание и стражников, и зевак.
Я отвернулся, чувствуя тошноту, и постарался больше не слушать.
Мекатехевен всегда вонял. Он вонял дымом от ям углежегов, от плавилен и кузниц, тухлой рыбой и удобрением из рыбьих костей, которое в мешках ожидало на причале отправки на другие острова. Протекающая сквозь город местами заболоченная река и сточные канавы добавляли смрада. Город расползся по берегу, словно намереваясь его сожрать: мерзкая злокачественная опухоль. Год от года он раскидывал свои щупальца все шире, уничтожая леса и пачкая все вокруг. Он высасывал красоту земли и извергал скверну помоек и отхожих мест.
Я часто удивлялся тому, как люди могли додуматься до создания такого кошмара, а уж создав его, захотели по доброй воле жить в этой зловонной клоаке.
К тому же Мекатехевен когда-то был настоящим притоном; однако надо отдать феллианам справедливость: по мере того как они распространяли свою веру в одном квартале за другим, преступность сокращалась. Их благотворительность несколько уменьшила нищету, которая ее питала, а молодчики с дубинками скоро сделали любое нарушение закона небезопасным делом.
Во время своих первых посещений побережья я старался всячески избегать столицы. Когда же Джастрию изгнали с Небесной равнины, я прожил в Мекатехевене три месяца – пока она не сбежала. Мне такая жизнь была противна, и я никак не мог понять, как Джастрия могла находить в ней что-то приятное, как она могла даже думать о том, чтобы найти для себя место в городе, полном мерзостей и нечистот, не говоря уже о феллианах с их абсурдной и безжалостной религией. Я тогда не догадывался, что не Мекатехевен привлекает ее, а Крыша Мекате вызывает отвращение; ну и еще ее манили приключения.
Конечно, в столице жили и почитатели других богов: сам повелитель, властвовавший над всеми островитянами – и феллианами, и горцами, – был, например, менодианином. К несчастью, я не мог придумать, как ничтожному пастуху добиться аудиенции у главы государства или его канцлера за те семь часов, что у меня оставались.
Я пытался. Сотворение мне свидетель, я испробовал все, что мог: подкуп, лесть, ложь и правду. Только ничего удивительного не было в том, что меня постигла неудача.
Публичная казнь, как оказалось, обладала собственной извращенной привлекательностью. Когда
