желая обратить на себя внимание, вдруг «заметила» запах лисиц.
Васёк повёл носом, подозрительно посмотрел на колхозных ребят:
– А что? Запах как запах! Обыкновенный! Лисий! Одеколоном мы их не брызгаем. Пахнут, как могут!
– Они ужасно грязные, не так ли? – зажеманничала Лийка.
Васёк обиделся за своих лисиц.
– Лиса, – сказал он, – чистоплотное животное. Если посадить лису в грязное помещение, она сразу начинает болеть. Хиреет, говоря научным языком. От грязи хиреет. Это и наш профессор подтвердит в любое время. А он уже два раза сюда приезжал.
Лийка вытянула губы трубочкой и засюсюкала:
– Бедняжечки! Сидят на голой проволоке! Неужели нельзя подложить им сена, чтобы помягче было?
Васёк усмехнулся:
– Ну, если лисы будут мягко сидеть, у них станет тогда сваливаться шерсть. На шкурках появятся колтуны. А вот жёсткая сетка очищает шкурку и лоснит её. Она будто смазанная салом становится.
– Но им же неудобно! – запищала Лийка.
– Зато колхозу выгодно. С колтунами шкуру и даром никто не возьмёт, а за настоящую платят сотни рублей.
Пыжик зашептал мне на ухо:
Заметь, как он всё здорово знает. Настоящий хозяин будет!
И мне понравилось, как колхозные ребята говорят о своей ферме. И как гордятся своими заработками.
Лийка между тем закатила глаза и промурлыкала (она всегда мурлыкает, когда хочет показать себя):
– Ах, как я завидую вам! У вас удивительно актуальная работа. Я бы с наслаждением поработала здесь!
– Что же, – сказал Васёк, – приезжай на лето! Работы хватит. И работой поделимся и доходами. На всю зиму заработаешь деньжат.
Тут уж я не выдержала.
– Уж она вам наработает! – захохотала я – На трёх машинах не вывезете её работу.
Уж я-то знаю Лийку, да и все в классе знают, что она даже постели не убирает за собою. Пола не умеет подмести. Одевается и то с помощью мамы. Подумайте, какой младенец! Девчонке тринадцать лет, а без мамы шагу ступить не может. Я уж хотела спросить: кто же будет одевать её по утрам и кто раздевать возьмётся, если она приедет работать в колхоз, но Таня Жигалова шепнула мне на ухо:
– Не связывайся! Она ещё разревётся!
Но я никак не могла успокоиться. Больше всего меня возмутило то, что она сказала: «У вас актуальная работа!» Это же специально для колхозных ребят ввернула она слово «актуально», чтобы показать, какая она развитая и что говорит совсем не так, как все, а на своём особенном языке.
Я нарочно наступила ей на ногу, а когда она взвизгнула, я сделала удивлённое лицо и сказала вежливо:
– Ах, извиняюсь!
Тем временем колхозный Васёк подвёл нас к новенькому домику-клетке и остановился.
– Вот! – сказал Васёк. – Это тип, так тип!
И он начал рассказывать удивительную историю о самом удивительном лисе колхозного Лисебурга.
За густой тёмной сеткой сидел огромный, не похожий на других, удивительный лис, и весь он как будто светился.
Его пышная шкура блестела серебром. А эту, не виданную ещё нами окраску оттеняли его чёрные лапы. Лис походил на седого принца в чёрных перчатках. Он смотрел так гордо, что я бы не очень удивилась, если бы он сказал: «Так что же вы от меня хотите? Какие у вас просьбы? Выкладывайте, да побыстрее. Я приглашён в королевский дворец. Разве не видите, что я уже надел перчатки? Мне давно пора ехать. Что там у вас? Говорите покороче!»
Васёк сказал:
– Это – Катькин сын. Приёмный. Зовут его Малыш. Ну, как живёшь, Малыш?
Лис вздохнул, облизнулся.
– Скучает! – сказал Васёк.
– Ой, какой седой! – затрещала Лийка. – Наверное, это самый старый Рейнеке-Лис. Он предок всех, да?
– Ничего не предок, – сказал Васёк. – Это самый молодой лис.
– Ах, понимаю, – закатила Лийка глаза. – У него были сильные переживания. Бедняжка!
– Что было, то было, – кивнул Васёк. – Пережил он много. Верно! – И рассказал нам историю удивительного детства серебристого Малыша, сына Жучки Второй.
Когда Малыш родился, он почему-то не понравился своей лисице-маме. А не понравился, быть может, потому, что был белоснежным. Совсем не похожим на других лисят. Вот его мама и подумала, наверное, что Малыш и не лисёнок вовсе, а какой-нибудь другой зверушка. Может, зайчонок, а может, волчонок. Неизвестно. Она смотрела на него с удивлением, а когда Малыш запищал и пополз к ней, чтобы познакомиться, лисица-мама отшвырнула его прочь. Малыш был такой крошечный и такой ещё глупый, что никак не мог понять, почему же он не понравился своей маме. Он пищал, плакал по-своему, по-лисьему, ползал неуклюже по клетке и всё время просил, чтобы мама накормила его. А Жучка Вторая только рычала на Малыша:
– Иди прочь! Не буду кормить такого урода!
Она переходила из одного угла клетки в другой, а когда Малыш надоел ей, Жучка Вторая схватила его зубами и засновала по клетке взад – вперёд, отыскивая щёлочку, чтобы выкинуть Малыша вон. Малыш беспомощно перебирал лапками, скулил жалобно. Он же ведь не понимал, за что на него сердится лисица- мама. Ну разве виноват он, что родился беленьким?
К счастью Малыша, на лисью ферму пришли в это время колхозные ребята. И когда они увидели, как плохо обращается Жучка Вторая со своим сыном, ребята пожалели Малыша. Они вытащили его из клетки и отнесли на воспитание к ангорской кошке Катьке. А у неё и своих котят было семь штук. И серых, и жёлтых, и дымчатых. Но Катька была добрая кошка. Она понюхала беленького Малыша, лизнула его языком и стала кормить, чтобы он не плакал.
Так сын лисицы Жучки Второй вошел приёмышем в кошачью семью, а Катька с этого дня стала воспитывать его как родного.
Но ничего хорошего из этого не получилось.
Пока Малыш был маленьким, он ничем не отличался от своих молочных сестёр и братьев. Он даже играл с котятами. Но когда подрос, в кошачьей семье начались ссоры и драки, потому что характер у Малыша оказался скверным. Любил он только самого себя и думал только о себе. Когда Катьке и её семейству приносили молоко, суп, кусочки мяса или рыбы, Малыш бросался на всех, рычал, отгонял от миски и котят и приёмную маму Катьку и, жадно урча, пожирал всё один. Если же он не мог управиться с едой, залезал в миску с ногами и скалил зубы, никого не подпуская к ней.
А Катька всё терпела и терпела. Она надеялась, что Малыш исправится, поймёт, как нехорошо быть злым и жадным. Но с каждым днём он становился всё злее и злее. И наконец выгнал из ящика, в котором жил с котятами, и приёмную маму и её котят. Теперь Катька и её семейство подходить даже боялись близко к собственному дому. Они смотрели на злого приёмного брата и жалобно попискивали.
– Что мы сделали тебе? За что ты нас выгнал?
– Идите прочь! – рычал Малыш. – Никого мне не нужно. Я и без вас проживу.
Малышу не было ещё и года, а весил он уже девять килограммов. Больше, чем весят взрослые лисицы. Но особенно удивительной была у него шкура. Белая, как серебро, она светилась, словно смазанная жиром.
Гладкий серебряный Малыш скоро стал охотиться по ночам за котятами, за курами, утками, и его пришлось посадить в клетку с лисицами. Однако и тут он ни с кем не мог ужиться. Он так трепал лисиц, что из них только шерсть летела клочьями.
