Солнечная буря

одновременно.

Двадцать минут спустя Ребекка сидела в арендованном «ауди» на пути к Курравааре. Деревня располагалась в полутора милях[4] от Кируны. Ребенком она не раз доезжала до нее от самой Кируны на финских санях. Приятные воспоминания. Особенно в начале весны, когда вся дорога была покрыта толстым, ровным, блестящим льдом, который никто не портил песком, солью или гранитной крошкой.

Луна освещала заснеженный лес вокруг. Сугробы лежали по обеим сторонам дороги, образуя белую насыпь.

«Это несправедливо, — подумала Ребекка. — Зачем я позволила все это у меня отнять? Прежде чем пуститься в обратный путь, я обязательно должна покататься на финских санях. Впрочем, с какого момента мне надо было вести себя по-другому? — думала она, пока машина мягко неслась среди леса. — Если отмотать время вспять, мне придется вернуться в самое первое лето. Или еще раньше? Наверное, той весной, когда я впервые встретилась с Томасом Сёдербергом. Когда он пришел в наш класс в гимназии Яльмара Лундбума. Уже тогда я должна была поступить по-другому. Сразу его раскусить. Не быть такой наивной. Мои одноклассники оказались умнее. Почему никто, кроме меня, не купился?»

— Всем добрый день, позвольте представить вам Томаса Сёдерберга. Он новый пастор миссионерской церкви. Я пригласила его к нам как представителя свободных церквей.

Это говорит Маргарета Франссон, учитель религиоведения.

«Она всегда улыбается, — думает Ребекка. — Интересно почему?» Улыбка у учительницы не веселая, наоборот, униженная и как бы извиняющаяся. И еще она одевается в магазине «Рука помощи» — им заправляет общественная организация, которая на добровольных началах торгует изделиями женских кооперативов из развивающихся стран.

— Ранее вы встречались с Эвертом Аранссоном, пастором шведской церкви, и Андреасом Гольтом, пастором католической церкви, — продолжает Маргарета Франссон.

— Мне кажется, нам не помешало бы встретиться с буддистом, или мусульманином, или кем-то еще, — заявляет Нина Эрикссон. — Почему нам приводят одних только христиан?

Нина Эрикссон задает тон в классе и выступает от его имени. Ее голос звучит громко и твердо. Многие поддерживают ее согласным мычанием.

— У нас в Кируне возможности ограниченны, — вяло оправдывается Маргарета Франссон.

И передает слово пастору Томасу Сёдербергу.

Он красив, этого невозможно не заметить: темные курчавые волосы, длинные густые ресницы. Он смеется и шутит, но время от времени его лицо становится серьезным. Для пастора он выглядит слишком молодо. И одет в джинсы и рубашку. Он рисует на доске изображение моста. Как Иисус отдал за них жизнь. Построил мост к Богу. Ибо так любил Господь этот мир, что отдал ему своего единственного сына. Он говорит «ты», обращаясь к классу, хотя разговаривает одновременно с двадцатью четырьмя слушателями. Он хочет, чтобы они выбрали жизнь. Сказали «да». И на все вопросы, которые они задают ему в конце, у него есть ответы. Некоторые вопросы заставляют его замолчать. Нахмурить брови и задумчиво покивать — словно их ему задали впервые и теперь он и сам будет размышлять над ними. Много лет спустя Ребекка узнает, что все эти вопросы ему уже задавали неоднократно, что ответы на них были известны заранее. Но важно, чтобы человек, задающий вопрос, почувствовал свою оригинальность.

Свое выступление пастор заканчивает приглашением в летнюю церковную школу в Елливаре. Три недели работы и изучения Библии, без зарплаты, но с бесплатной едой и проживанием.

— Позволь себе быть немного любопытным, — призывает он их. — Ты не можешь знать, даст ли тебе что-нибудь христианская религия, пока не узнаешь, в чем же ее суть.

Ребекке кажется, что он произносит эти слова, глядя ей прямо в глаза. И она тоже смотрит ему прямо в глаза. И чувствует жар пламени.

Дорога была расчищена до самого бабушкиного домика. На втором этаже горел свет. Ребекка достала из багажника свою сумку и пакет из «Консума». По дороге она купила продукты. Возможно, в этом нет необходимости — но кто знает? Заперла машину.

«Вот такая я теперь стала, — подумала она. — Закрываю на замок».

— Алло! — крикнула Ребекка, войдя в дом.

Ответа не последовало, но, вероятно, Санна и дети закрыли на втором этаже дверь, ведущую на лестницу, и просто не слышат ее.

Опустив на пол свою ношу, она обошла нижний этаж, не включая света. Запах старого дома. Линолеум и сырость. Давно не проветривалось. Мебель стоит вдоль стен, как сборище усталых привидений, прикрытая льняными простынями, подшитыми вручную бабушкой.

Ребекка осторожно поднялась по лестнице, боясь упасть, так как подошвы сделались скользкими от растаявшего снега.

— Алло! Есть тут кто? — снова позвала она и снова не получила ответа.

Открыв дверь в квартиру на втором этаже, Ребекка вошла в темный тесный холл. Когда она наклонилась, чтобы расстегнуть молнию на сапогах, что-то черное подлетело к ее лицу. Она вскрикнула и упала на спину. Раздался радостный лай — и черная масса превратилась в симпатичную собачью голову. Розовый язык тут же воспользовался случаем и обследовал ее лицо. Снова радостный лай, и собака опять облизала ее.

— Чаппи, ко мне!

В дверях появилась девочка лет четырех. Собака сделала небольшой пируэт на животе у Ребекки, танцующей походкой подбежала к девочке, лизнула ее и затем, виляя хвостом, устремился обратно. Однако к этому времени Ребекка успела подняться на ноги.

— А ты, наверное, Лова, — сказала она, зажигая свет в холле и одновременно пытаясь отогнать собаку от пакета с провизией.

Свет упал на девочку — она стояла, завернувшись в одеяло, и тут Ребекка осознала, что в доме холодно.

— А ты кто? — спросила девочка.

— Меня зовут Ребекка. Пошли в кухню.

Переступив порог, она замерла в тихом изумлении. Стулья были перевернуты. Бабушкины тряпичные коврики валялись горой под кухонным столом. Чаппи подбежала к куче простыней, которые, судя по всему, еще совсем недавно прикрывали мебель в комнате, и с рычанием начала игриво трепать их. В кухне стоял резкий запах бытовой химии. Приглядевшись, Ребекка обнаружила, что весь пол перемазан моющим средством.

— Господи ты боже мой, — выдавила она из себя. — Что здесь произошло? И где твоя мать и старшая сестра?

— Я мылась, — призналась Лова. — И Чаппи тоже.

Детская ручка высунулась из-под большого одеяла и потянулась к блестящей пуговице на пальто у Ребекки, но та нетерпеливо отмахнулась.

— Где твои мать и сестра? — снова спросила она.

Лова указала на раскладной диван, стоявший в алькове.

Там сидела девочка лет одиннадцати, облаченная в длинную серую шубку из овчины — по всей видимости, мамину. Она оторвалась от иллюстрированного журнала — глаза прищурены, губы как узкая черточка. Ребекка почувствовала, будто что-то толкнуло ее в грудь.

«Сара, — подумала она. — Такая большая. И так похожа на Санну. Такие же светлые волосы. Но у нее — прямые, как у Виктора».

— Привет, — сказала Ребекка Саре. — Что тут устроила твоя сестра? И где Санна?

Девочка пожала плечами, показывая, что в ее задачи не входит следить за младшей сестрой.