Солнечная буря

Анна-Мария с трудом наклонилась вперед и подняла с пола папку. Затем разогнулась и устремила на Ребекку твердый взгляд.

— Я не планировала этого разговора. Все вышло спонтанно. Я провожу вас в комнату для встреч. Ребекка, когда вы закончите, попросите охранника отвести Санну в душ. Встретимся в кабинете для допросов через сорок минут.

Она протянула Ребекке папку и добавила с добродушной улыбкой:

— Вот, копии из Библии Виктора, которые вы просили. Очень надеюсь, что нас ждет плодотворное сотрудничество.

«Фиг тебе», — подумала Ребекка, когда Анна-Мария двинулась впереди них в сторону комнаты для встреч.

Когда они остались одни, Ребекка опустилась на стул и мрачно взглянула на Санну, которая стояла у окна и смотрела на снег, падающий за окном.

— Кто мог подбросить орудие убийства тебе в квартиру?

— Мне ничего не приходит на ум. И я знаю не больше, чем раньше. Я спала. Виктор стоял возле моей кровати, так что я посадила Лову в санки, взяла Сару за руку и пошла в церковь. И там лежал он.

Они помолчали. Ребекка открыла папку, которую получила от Анны-Марии. Первая страница представляла собой ксерокопию обратной стороны открытки. Марки на ней не было. Ребекка уставилась на почерк, и холодок пробежал по телу. Тот же, что и на сообщении, прилепленном на ее машину, — угловатый, словно писавший был в варежках или держал ручку не той рукой. Она прочла: «То, что мы сделали, не грех в глазах Господних. Я люблю тебя».

— Что случилось? — обеспокоенно спросила Санна, увидев, как побледнело лицо Ребекки.

«Я не могу рассказать ей о записке на машине, — подумала та. — Она будет вне себя от волнения. Испугается, как бы с девочками чего не случилось».

— Ничего особенного, — ответила Ребекка. — Но послушай-ка вот это.

Она прочла открытку вслух и спросила:

— Кто любил его, Санна?

Санна опустила глаза.

— Не знаю. Его много кто любил.

— Ты никогда ничего не знаешь, — раздраженно ответила Ребекка.

Ей стало не по себе. Что-то тут не сходилось, но она никак не могла понять, что именно.

— Вы что, поссорились с Виктором перед его смертью? Почему ты не хотела, чтобы он и твои родители забирали девочек?

— Я же тебе уже объясняла, — нетерпеливо ответила Санна. — Виктор отдал бы их маме с папой.

Ребекка замолкла и уставилась в окно. Она подумала о Патрике Маттссоне. На видеозаписи службы он пытался схватить Виктора за руки, но Виктор вырвался.

— Я должна пойти в душ, чтобы успеть до допроса, — заявила Санна.

Ребекка рассеянно кивнула.

«А я должна поговорить с Патриком Маттссоном», — подумала она.

Санна отвлекла Ребекку от этих мыслей, проведя рукой по ее волосам.

— Я люблю тебя, — сказала она мягко. — Моя самая любимая сестра.

«Просто озвереть, как все меня любят, — подумала Ребекка. — Лгут, предают и, того и гляди, съедят за завтраком из чистейшей любви».

Ребекка и Санна сидят за кухонным столом. Сара лежит в надувном кресле в гостиной и слушает Йоййе Вадениуса.[12] Это ее утренний ритуал: тянуть из кружки жидкую овсянку, раскинувшись в кресле, под песни Йоййе. В кухне включено радио. В окне по-прежнему висит оранжевая бумажная звезда, хотя на дворе уже февраль. Однако так хочется сохранить хоть что-то из рождественских украшений, чтобы выдержать холод и темень и протянуть до весны. Санна стоит у плиты и намазывает бутерброды. Кофеварка всхлюпывает в последний раз и замолкает. Санна наливает кофе в две кружки и ставит их на стол.

Дурнота накатывает на Ребекку, как огромная волна. Она вскакивает из-за стола и убегает в туалет. Даже не успевает полностью поднять крышку унитаза, и большая часть рвоты попадает на крышку и на пол.

Санна приходит следом за ней. Она стоит в дверях туалета в своем потертом зеленом плюшевом халате и смотрит на Ребекку встревоженным взглядом. Тыльной стороной ладони Ребекка вытирает с лица слизь и остатки рвоты. Обернувшись к Санне, она видит, что та все поняла.

— Кто он? — спрашивает Санна. — Виктор?

— Он имеет право знать, — говорит Санна.

Они снова сидят за столом. Кофе вылит в раковину.

— Зачем? — мрачно спрашивает Ребекка.

Она чувствует себя как в капсуле из толстого стекла. Это началось уже давно. По утрам тело просыпается гораздо раньше ее: рот открывается навстречу зубной щетке, руки застилают кровать, ноги сами идут в сторону школы «Яльмар Лундбумсскулан». Иногда она застывает посреди улицы, пытаясь вспомнить, не суббота ли сегодня. Надо ли ей вообще в школу? Но вот что удивительно — ноги всегда правы. Они приносят ее в нужную аудиторию в нужный день и в нужное время. Тело прекрасно справляется без нее. В последнее время она избегала ходить в церковь — ссылалась на учебу, на грипп, уезжала к бабушке в Курраваару. А Томас Сёдерберг не спрашивал, где она, и ни разу не позвонил.

— Потому что это его ребенок, — говорит Санна. — Он ведь все равно догадается. В смысле — через несколько месяцев это в любом случае будет заметно.

— Не будет, — чуть слышно отвечает Ребекка.

Она видит, как смысл ее слов постепенно доходит до Санны.

— Нет, Ребекка, нет! — восклицает та и качает головой.

Слезы наворачиваются ей на глаза, и она тянется, чтобы взять Ребекку за руку, но та вскакивает, натягивает ботинки и пуховик.

— Я люблю тебя, Ребекка, — умоляющим голосом произносит Санна. — Как ты не понимаешь, что это — дар Божий? Я помогу тебе…

И умолкает, поймав на себе презрительный взгляд.

— Я знаю, — чуть слышно произносит она. — Ты считаешь, что я не в состоянии позаботиться даже о Саре и о себе самой.

Санна закрывает лицо руками и беззвучно плачет.

Ребекка выходит прочь из квартиры. Гнев клокочет внутри ее, руки сами собой сжимаются в кулаки. Кажется, она смогла бы кого-нибудь убить. Кого угодно.

Когда Ребекка уходит, Санна придвигает к себе телефон и набирает номер. Трубку снимает Майя, жена Томаса Сёдерберга.

* * *

Патрик Маттссон проснулся в двенадцатом часу от звука ключа, поворачиваемого в замке его квартиры. Затем послышался голос матери — ломкий, как осенний лед, встревоженный. Она окликнула его по имени, и он услышал, как она прошла через холл мимо туалета, где он лежал. Остановилась у двери гостиной и снова позвала его. Через некоторое время она постучала в дверь туалета.

— Патрик! Открой!

«Надо бы отозваться», — подумал он.

Пошевелился и ощутил лицом прохладу кафельных плит пола. Должно быть, в конце концов он все же заснул — на полу в ванной, скрючившись в позе зародыша, прямо в одежде.

Снова голос матери. Настойчивый стук в дверь.

— Патрик, ты слышишь меня? Открой, пожалуйста. С тобой все в порядке?

«Нет, со мной не все в порядке, — подумал он. — И никогда уже не будет в порядке».