Мимо прошла парочка с коляской. Девица совсем молодая, похоже, моложе двадцати. Ребекка заметила, каким долгим завистливым взглядом та посмотрела на ее сапоги. Она прошла мимо старого «Палладиума». Вокруг по-прежнему стояли скульптуры из снега и льда, оставшиеся после снежного фестиваля, состоявшегося в конце января. Поперек улицы Геологгатан стояли три бетонные тумбы полуметровой высоты, перегораживающие движение. На них образовались небольшие снежные шапки.
Садиться в пустую машину было неприятно. Ребекка осознала, что уже привязалась к детям и собаке.
«Что за глупости!» — сердито сказала она сама себе.
Посмотрела на часы — уже половина первого, через два часа пора забирать Сару и Лову. Во второй половине дня она пообещала пойти с ними в бассейн. Надо что-нибудь съесть. Утром она сделала девочкам бутерброды с какао, а сама лишь влила в себя две чашки кофе. А еще надо успеть к Весе Ларссону. Кроме того, неплохо бы еще сесть поработать. Ребекка почувствовала, как засосало под ложечкой при мысли, что она так и не дописала меморандум для нового акционерного общества закрытого типа.
Заскочив в небольшой магазинчик, она схватила там шоколадный батончик, банан и кока-колу. На рекламном плакате одной из вечерних газет красовался заголовок: «Виктора Страндгорда убили сатанисты». Выше чуть заметным шрифтом было написано: «Член общины, пожелавший остаться неизвестным, рассказывает, что…»
— Ой, какие холодные руки! — проговорила женщина, с которой она расплачивалась, а потом схватила пальцы Ребекки своей большой теплой рукой и подержала секунду, прежде чем отпустить.
От неожиданности Ребекка улыбнулась.
«Я совсем от этого отвыкла, — подумала она. — От этой манеры переброситься парой слов с незнакомым человеком».
В машине тем временем стало невыносимо холодно. Ребекка сорвала с банана кожуру и проглотила его большими кусками. Пальцы стали еще холоднее. Она подумала о женщине из магазина. Та выглядела лет на шестьдесят — с полными руками и обширным бюстом, скрытым под розовой мохеровой кофтой. Волосы с домашней химической завивкой, подстриженные по моде восьмидесятых годов, добрые глаза. Затем Ребекка подумала о Саре и Лове, о том, какими теплыми они становились, когда спали. И о Чаппи с ее бархатными глазами и пышной черной шерстью. Внезапно накатила грусть. Ребекка запрокинула лицо и поспешно вытерла слезы указательным пальцем, чтобы не размазалась тушь.
«Ну хватит уже», — строго сказала она самой себе и повернула ключ в зажигании.
Чаппи лежит в темноте. Но вот над ней открывается люк, и ее ослепляет свет фонарика. Сердце сжимается от страха, но она даже не пытается сопротивляться, когда две жесткие руки хватают ее. Недостаток жидкости сделал ее пассивной. Однако она поднимает голову и смотрит на мужчину, который вынимает ее из багажника. Демонстрирует ему свою покорность, насколько это возможно с опутанными скотчем мордой и ногами. В тщетной надежде она прячет хвост между ног, показывая, что признает себя побежденной. Но пощады ждать не приходится.
Новехонькая вилла Весы Ларссона в духе функционализма располагалась за Народным университетом. Ребекка остановила машину на улице и посмотрела вверх на дом. Белые блоки правильной геометрической формы почти растворялись на фоне белого склона. В метель можно было бы и вовсе проехать мимо, не заметив, что тут стоит дом, если бы не связующие части, выкрашенные синим, красным и желтым. Совершенно очевидно, что архитектора вдохновляли заснеженные горы и цвета саамского национального костюма.
Дверь открыла жена Весы Ларссона Астрид. Позади нее стоял карликовый шотландский колли, который неистово залаял на Ребекку. Когда Астрид увидела, кто пришел, глаза ее сузились, а уголки рта поползли вниз.
— И чего тебе нужно? — спросила она.
С тех пор как Ребекка видела ее в последний раз, та точно прибавила в весе килограммов пятнадцать. Сейчас она была одета в спортивные штаны и застиранный джемпер, волосы небрежно схвачены в хвостик на затылке. За секунду глаза ее зарегистрировали длинное, верблюжьего цвета пальто Ребекки, мягкую шаль от «MaxMara» вокруг шеи и новехонький «ауди», припаркованный на улице, и во взгляде промелькнуло выражение неуверенности.
«Я знала, что так получится, — злорадно подумала Ребекка. — Что она совсем отпустит вожжи, едва они родят первого ребенка».
В прежние времена Астрид была немного пухленькой, но миловидной, как смазливый ангелочек на закладке. А Веса Ларссон был холостым пастором, за которого боролись самые красивые девушки в общине церкви Пятидесятницы.
«Какое облегчение, что мне не надо всех любить, — подумала Ребекка. — На самом деле я никогда ее не любила».
— Я пришла, чтобы поговорить с Весой, — ответила Ребекка и вошла, не дожидаясь приглашения.
Пес трусливо попятился, но продолжал гавкать так интенсивно, что охрип. Теперь его лай скорее напоминал крупозный кашель.
В доме не было ни крыльца, ни холла. Весь первый этаж представлял собой открытое пространство, и Ребекка, стоявшая в дверях, увидела кухню, столовую, мягкую мебель у огромного камина и впечатляющие панорамные окна, выходившие на метель. В ясную погоду через них наверняка можно увидеть и Виттангиваару, и Луоссаваару, и Хрустальную церковь на горе Сандстенсбергет.
— Он дома? — спросила Ребекка, пытаясь перекричать лай собаки.
— Да, он дома. Да замолчи же ты! — прошипела Астрид.
Последние слова относились к яростно лающему псу. Порывшись в кармане, хозяйка нащупала горсть красно-коричневых собачьих сладостей и кинула на пол. Пес замолк и накинулся на них.
Ребекка повесила пальто на крючок и засунула шапку и варежки в карман. Когда придет пора снова их надевать, они будут насквозь мокрые, но с этим ничего не поделаешь. Астрид открыла было рот, чтобы возразить, но потом снова закрыла.
— Не уверена, что он сможет тебя принять, — проговорила она с кислой миной. — У него грипп.
— Я не уйду отсюда, пока не переговорю с ним, — мягко ответила Ребекка. — Это очень важно.
Пес, который съел все сладости, вернулся к хозяйке и стал обнимать передними лапами ее ногу, продолжая гневно гавкать.
— Прекрати, Балу, — вяло запротестовала Астрид. — Я тебе не сучка.
Она попыталась отпихнуть пса, но он вцепился лапами в ее ногу.
«Боже мой, вот кто командует в этом доме», — подумала Ребекка, а вслух сказала:
— Я нисколько не преувеличиваю. Я буду ночевать на этом диване. Чтобы от меня отделаться, тебе придется вызвать полицию.
Астрид сдалась. Пес и Ребекка, наседающие одновременно, — для нее это был явный перебор.
— Он в студии. На втором этаже, первая дверь налево.
В пять больших шагов Ребекка взбежала по лестнице.
— Постучись сначала, — крикнула ей вслед Астрид.
Веса Ларссон сидел перед большой кафельной печью на пуфике, покрытом овечьей шкурой. На одной из плиток печи было написано нежно-зелеными буквами с завитушками: «Господь — пастырь мой». Это смотрелось красиво. Скорее всего, сам Веса Ларссон и сделал эту надпись. Поверх фланелевой пижамы на нем был махровый халат. Глаза устало посмотрели на Ребекку из двух глубоких впадин, видневшихся над трехдневной щетиной.
«Невооруженным глазом видно, что ему плохо, — подумала Ребекка, — но это не грипп».
— Стало быть, ты пришла угрожать мне, — проговорил он. — Уезжай домой, Ребекка. Оставь нас всех в покое.
«Ага, — подумала Ребекка. — Тебе уже позвонили и предупредили».
— Великолепная студия, — сказала она вместо ответа.
