– А это очень важно для тебя, не так ли? – перегнувшись через стол, спросил он.
– Да.
– Почему?
– Она была моей подругой.
– Подругой, уже сидевшей на игле, постоянно вравшей тебе, завидовавшей твоему успеху, считавшей, что у тебя роман с ее другом...
Дайна с размаху залепила ему пощечину.
– Господи! Вы все одинаковы и с жадностью копаетесь в чужом белье!
– Да, именно этим я и занимаюсь. – Он даже не пошевелился. Лицо Бонстила покраснело на том месте, куда она ударила его, однако внешне, во всяком случае, он оставался спокойным. – Я сборщик мусора. Мне действительно приходится копаться в грязном белье всех и каждого, обнюхивать дерьмо, потому что в девяти случаях из десяти именно там надо искать ублюдков, убивающих людей. Тебе это не кажется логичным?
– Это отвратительно. – Она отвернулась.
– Да уж, наверняка отвратительней, чем втаптывать в грязь других людей своим высоким каблучком.
Дайна обернулась как ужаленная; ее глаза сверкнули, когда она уставилась на Бонстила.
– Я не делаю этого.
– Тебе только так кажется.
– Убирайся отсюда! – Она вскочила на ноги, опрокинув кресло на пол. – Я не желаю иметь с тобой никаких дел! Бонстил поднялся за ней следом.
– А как же Мэгги? Что ты собираешься делать по этому поводу?
– Как-нибудь управлюсь сама. – Отступив назад, Дайна прижалась к стене и, увидев, что он приближается к ней, крикнула.
– Не подходи ко мне.
Она хотела было ударить его еще раз, но он перехватил ее кисть. Дайна попыталась вырвать руку, но тщетно.
– Не будь дурой, – сказал он. Они оба тяжело дышали от напряжения. – Мы нужны друг другу. – Они, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза; их губы почти соприкасались. Вдруг его рот накрыл ее, и Дайна почувствовала жар, излучаемый его телом, становящийся все более нестерпимым.
– Что ты делаешь? – тихо спросила она.
– А на что это похоже?
Ее грудь обнажилась во время их потасовки. Взяв его ладони в свои, Дайна подняла их и отвела в сторону на мгновение. Внезапно она с удивлением увидела свое отражение в его глазах. Она поняла, что хочет его не только потому что он ей нравится – это было бы недостаточно. Она нуждалась в его тепле, потому что он, в отличие от Рубенса, не являлся частью ее мира. Их близость означала бы для нее, что она все еще нечто большее, чем сценический образ, идол толпы. Она хотела вернуть ему поцелуй, но, взглянув на его лицо, остановилась. Она слышала, каким хриплым стало его дыхание из-за почти непреодолимого желания, но напряженное выражение, застывшее на лице Бонстила, заставило ее живот болезненно сжаться от страха.
– В чем дело, Бобби?
– Я не... я не знаю в чем. Я, – он перевел взгляд на свои руки и убрал их от ее тела, – думал о тебе все время. Рисовал тебя в своих мечтах. Даже в участке, ты знаешь, надо мной постоянно подшучивают... некоторые ребята завидуют мне, зная, что я занимаюсь тобой.
Дайна придвинулась к нему, ее обнаженные груди уперлись в его рубашку.
– Я часто думал об этом. О том, как это могло бы произойти... – Он положил руки ей на плечи. – Но вот теперь, когда этот момент настал, меня словно парализовало. У меня не выходит из головы пятидесятифутовая афиша «Риджайны Ред» с твоим изображением. Потом я смотрю на тебя и... и у меня в мозгу получается каша. Я не могу отделить одно от другого.
– Но я всего лишь человек из плоти и крови, Бобби.
– Нет, – возразил он, слегка отстраняя ее от себя. – Нет, это не так. Теперь ты гораздо больше, ты икона, идол для миллионов людей, сексуальная фантазия бог знает скольких мужчин. Ты не просто человек из плоти и крови, нет.
Она обвила его руками, прижимая к себе.
– Это же чушь, ты сам прекрасно знаешь. – Однако спазмы в желудке становились все сильнее. В ее груди появилось ощущение пустоты, и Дайне показалось, что она вот-вот взорвется. «Что происходит со мной?» – тщетно вопрошала она себя.
– Неужели ты не видишь? – В словах Бонстила звучала неподдельная боль. – Я хочу быть с тобой, но не могу. Мы принадлежим к разным мирам. Доступ в твою постель закрыт для меня.
Дайне захотелось крикнуть ему, что она простая девчонка с улицы, испуганная и одинокая, но в то же мгновение жесткий непреклонный голос, прозвучавший из глубины ее сознания, запретил ей это, и чтобы промолчать, она закусила щеку. Не выдержав, она все же вскрикнула от боли, и Бонстил, решив, что в ней проснулся гнев, попятился.
– Прости меня, – тихо сказал он. – Мне искренне жаль, Дайна. – Отвернувшись, он вышел в холл и зашагал к входной двери, провожаемый взглядом мудрого еврея с полотна Эль-Греко.
