слезы. Именно этот холодный взгляд он видел на фотографиях, когда отец счел, что он уже достаточно взрослый, чтобы нормально ко всему отнестись, - с этих фотографий Эллиот снял копии. Что ж это за мир, такой, подумал он, в котором мать оставляет собственного сына? Порою, когда ему бывало совсем худо, он успокаивал себя мыслями о том, что было бы, если бы его родители поменялись местами, если бы умерла не мать, а отец?
Он спрыгнул со сцены.
Ну почему ему дали именно 'Долгий дневной путь к ночи'? Господи, он знал, что не вытянет эту роль, в глубине души он чувствовал, что боится этой роли, что она приводит его в трепет и отчаяние.
Он увидел Нэнси, одну из своих соучениц. Она была одна. Вот теперь, подумал Эллиот, самое время.
- Привет, Нэнси, - сказал он как можно спокойнее. - Ты куда-нибудь сегодня идешь?
Она взглянула на него. У нее были длинные темные волосы, зеленые глаза и великолепная белая кожа ирландки. Она мило улыбнулась:
- Нет, Эллиот.
- Так почему бы нам не сходить в кино?
Нэнси немного поразмыслила и ответила:
- Что ж... Вообще-то я собиралась заняться сегодня ногтями. - Она глянула на руки, потом снова на него. Улыбка не сходила с ее белого лица: - Пожалуй, я все-таки лучше займусь маникюром.
Откуда-то из темноты раздался громкий смех, и Эллиот понял, что над ним издеваются.
- Черт! - рявкнул он, - когда Нэнси скрылась в тень. Он дрожал от бессильной ярости. Вот если бы он мог придумать какую-нибудь колкую фразочку ей в ответ! Но на ум ничего не приходило, и он стукнул себя кулаком по лбу.
- Сколько злости!
Он повернулся, замигал от яркого света, заливающего сцену.
В темноте рядом кто-то зашевелился.
- Пришел посмотреть, чем ты занимаешься, - Киеу улыбнулся. - Я хотел лично убедиться в важности того дела, которое отвлекло тебя от завершения задания.
- Не беспокойся, - резко ответил Эллиот. - Я сделал все, что надо было.
Киеу равнодушно огляделся.
- И ты оставил работу в 'Метрониксе' ради вот этого? - он покачал головой.
- Я ненавидел эту работу, - возразил Эллиот, - и ты знаешь, почему. А играю я на сцене потому, что люблю театр.
- Но играешь ты плохо, - спокойным тоном констатировал Киеу.
- Ты - ублюдок, и ты об этом знаешь.
- Я всего лишь сказал правду, - Киеу не понимал, почему такое возмущение. - Я бы никогда не солгал тебе, Эллиот.
- Ну-ну, - прорычал Эллиот. - И ты совершенно не заинтересован в том, чтобы вытащить меня отсюда. Скажешь, что это тоже правда?
Киеу покачал головой:
- Конечно же, нет. Ты сам хорошо знаешь. Но факт и то, что за полгода работы в 'Метрониксе' ты проявил истинные способности к делу. Ты бы и сам смог это понять, если бы не помешали твои, гм, личные пристрастия. Ты знаешь, тихо произнес Киеу, - что оставаясь там, ты мог бы иметь все. Деньги. Власть. Все. Но тебе казалось, что это не твое, что тебя принуждают этим заниматься. Он шагнул поближе к Эллиоту. - Возьмем, к примеру, твои задания. Тебе известны некоторые части большого целого. Порою, Эллиот, это меня беспокоит. Меня тревожит жизнь, которую ты ведешь. В ней нет достоинства, нет чести. А ведь тебе доверили информацию, которая носит, скажем, взрывоопасный характер.
Киеу заглянул в темные глаза Эллиота.
- Позволь мне задать тебе один вопрос. Расскажешь ли ты кому-либо об 'Ангке'?
- Нет, - быстро ответил Эллиот. - Конечно же, нет! - И возмущенным тоном добавил: - С чего бы это?
- Ну, например, за деньги.
- Слушай, ты, сукин сын. Я такого никогда не сделаю. Ты совершенно не понимаешь ситуации. Я не мог бы... Я просто не такой.
Киеу снова улыбнулся:
- Рад слышать это, Эллиот. Подозрение - очень плохая вещь. Оно гложет душу, - он внимательно вглядывался в лицо Эллиота. - И лучше все высказать в открытую и успокоиться, не правда ли?
В этот момент из полутьмы вышел еще кто-то, Эллиот услышал шаги и повернулся. Сердце его подскочило. Нэнси! Она улыбалась ему, значит, она передумала и вернулась, чтобы извиниться.
- Эл, - сказала она сладким голоском. - Это твой друг? - И взглянула на Киеу.
Эллиот напрягся, лицо его исказилось. Ну конечно! Вечно одна и та же история!
- Да, это мой друг, - сдавленно произнес он. - Киеу.
Нэнси разглядывала Киеу.
- Вы китаец? - она была заинтригована.
- Камбоджиец.
Глаза у Нэнси загорелись:
- Вы были там во время войны? Ваша семья погибла? - Она подхватила Киеу под руку, и прижалась грудью к его плечу.
- Я просто умираю от любопытства.
Эллиот наблюдал, как они исчезают в проходе. Сердце бешено колотилось.
- Черт бы его побрал, - пробормотал он. - Черт бы его побрал!
Трейси вышел из мраморного подъезда дома No1230 по Америка-авеню ровно в половине четвертого. Он все утро безуспешно дозванивался до Мойры и решил, что будет снова пытаться поймать ее после встречи с Атертоном Готтшалком.
У тротуара его поджидал сверкающий черный 'линкольн'. Шофер в серой униформе выскочил из машины и открыл заднюю дверь.
Трейси сел, кивнул шоферу и огляделся, надеясь увидеть в углу сиденья Готтшалка. Однако он был единственным пассажиром. Шофер тут же нажал на газ, и они бесшумно тронулись.
Ехали они на север, по направлению к южной оконечности Центрального парка. Там шофер свернул прямо в парк, оставив позади 'Сан Мориц' и другие гостиницы.
Деревья были в полном цвету, и даже сейчас, жарким днем, в парке полно бегунов. Возле Семьдесят девятой улицы шофер замедлил ход.
Трейси вышел. Атертон Готтшалк стоял в тени зонтика, укрепленного на тележке торговца сосисками. На нем был серый костюм в тонкую белую полоску, серые ярко начищенные ботинки. Он был без головного убора, и ветер шевелил его длинные седые волосы. Он с огромным аппетитом ел хот-дог.
На лужайке за дорожкой для верховой езды дети, смеясь и визжа, бросали друг другу красно-бело-синий мяч. Они еще не знали, что мир полон беспокойства и страха. На детей в полном восторге лаял золотисто- рыжий охотничий пес.
- Мистер Ричтер, очень хорошо, что вы приехали, - объявил Атертон Готтшалк. Они направились через влажную черную дорожку для верховой езды, при этом Готтшалк старался не испачкать свои блистающие ботинки.
- Вы знаете, июль в Нью-Йорке просто замечателен, - сообщил он. - Особой жары еще нет, все в цвету, и не так душно, как в Вашингтоне. Просто стыд, что я не могу выбираться сюда чаще. - Он пожал плечами. - Но вы ведь и сами знаете, какова жизнь кандидата.
Трейси разглядывал Готтшалка.
Лицо у него было почти треугольное, с выступающей вперед челюстью, которую украшала ямочка, с широким ртом, темными пышными бровями. Лицо, тронутое солнцем и ветром. Волосы он зачесывал назад. На вид ему было не более пятидесяти, однако в нем чувствовалась глубина характера и стойкость, более свойственные людям постарше. Короче, у него был вид образцового государственного деятеля, уверенного в своем Божьем даре - тот тип внешности, который ввел в моду Уолтер Кронкайт11.
