хлебам, вырастали секиры с серпообразными лезвиями.
– Мы не алчные, нет.
В дыму висит турмалин.
– Мы такие, какими должны быть.
Его красные, зеленые, коричневые грани тускло мерцают в перламутровом сиянии.
– Веление истории сделало нас такими.
Голубой, застывший туман поднялся и опал, подобно морской волне.
– Заложники.
Послышался взрыв раскатистого хриплого хохота.
– Вот это да. Вот это да.
Голос тяжелый и давящий.
Турмалин раскачивается в своем многоцветном великолепии – миниатюрные солнца переливаются на его гранях.
– Да. Мы – продукт неумолимого прошлого, которое ничего никогда не прощает. Нам пришлось потрудиться на благо нашей страны. Но мы появились тогда, когда в нас возникла нужда. Только тогда и не раньше. Ибо всему свой срок.
Турмалиновое солнце колеблется на дрожащих небесах.
У него были жирные, отвислые щеки – когда он смеялся, они колыхались. Широкий плоский нос, заплывшие узкие глазки синего цвета. Шеи не видно. Обритая голова на массивных плечах. Темно-зеленый халат, распахнутый до пояса, открывает обнаженную грудь. Рот небольшой и нежный.
– Мы созданы промыслом наших богов в стародавние времена, много столетий тому назад. И нам было дано высочайшее предназначение. Защитить наш народ, уберечь богатства страны.
Он сидел в плетеном кресле, высокая спинка которого выгибалась вперед, точно шея какого-то безголового чудовища.
– Уничтожить красных!
Массивная рука приподнялась и с резким звуком упала на подлокотник кресла.
– Подточить могущество риккагинов. Покарать всех, кто вошел в наши пределы, взыскуя лишь обогащения и наживы. Отомстить ворам и убийцам.
Синий взгляд переместился чуть в сторону.
– Да, наша цена высока, но она окупается каждый час, каждый день и каждую ночь в границах Шаангсея. Нам платят за то, чтобы мы защищали людишек, затаившихся в городе за стенами, словно испуганные муравьи. Но город за стенами будет наш, если мы этого захотим. Жирные хонги платят нам столько, сколько мы требуем. Риккагины, богатеющие на войне, платят нам серебром в последний день каждого месяца...
Глаза полыхнули огнем.
– Как я их ненавижу! Как я хочу уничтожить их всех.
Недостаточно просто брать у них деньги – их деньги. Этого мало. Надо внедряться, верно?
Послышался какой-то шум. Теперь взгляд синих глаз был направлен вниз.
– Как вы думаете, он слышал?
Он шевельнул рукой, и Ронина окатили холодной морской водой. Соль защипала рваны, но в голове прояснилось. Ронин застонал.
– Мы хотим, чтобы ты полностью пришел в себя, – сказал толстяк.
Ронин оторвал мутный взгляд от турмалина на его шее. Он находился в комнате с бамбуковыми стенами, покрытыми лаком, который поблескивал в неярком свете ламп. Окон не было, но через люк наверху виднелось ясное ночное небо.
– Ты убил кое-кого из наших, принес скорбь их женщинам и семьям. – Толстяк вздохнул. – Мы – Чин Пан. Зеленые.
Рука его потянулась под халат. Что-то сверкнуло в воздухе и упало перед Ронином.
– Вот.
Это была серебряная цепочка, которую он нашел у мертвеца в закоулке и которую потом забрал Тунг у ворот города за стенами. Ронин взглянул на серебряный цветок, смахнул с глаз соленую воду; на мгновение ему почудился звон далеких колоколов, приглушенный звук рога, он снова увидел лениво плавающую рыбу в водоеме прекрасного сада в таинственном храме, затерянном в лабиринте шаангсейских улиц. Вечность.
– Кто ты? Кто прислал тебя в Шаангсей?
Ронин закашлялся, поднес руку к горлу, попробовал сглотнуть.
– Явно не красный. О сакуре они знают меньше, чем мы.
– Я ничего не знаю об этой цепочке.
– Ложь. Ты напал на зеленых в переулке, пытаясь спасти своего дружка.
– Кого?
