представлял: не столько подарок, сколько вознаграждение за хорошо выполненную рискованную работу. Не то чтобы ему был полностью известен конечный результат уже теперь, но все же лучше подготовиться заранее.
«Линкольн-Континенталь» подкатил к тротуару. Открывая дверь, Дуглас Хау на какое-то мгновение почувствовал, что, оставляя на заднем сиденье костюм от Луи Феро, он оставляет с ним часть самого себя. Но тут же преодолел минутную слабость и вышел на залитую солнечным светом улицу.
Было исключительно жарко и душно. Но что еще можно ожидать летом в городке на Потомаке? На Хау был, как обычно, строгий однобортный костюм из элегантной шерстяной ткани темно-серого цвета в тонкую светлую полоску, идеальная белая рубашка, материал для которой был соткан по спецзаказу на ручном станке из египетского хлопка, дорогой шелковый галстук темного цвета с неброским рисунком, чтобы не подавлять безукоризненного покроя костюма.
Сенатор Хау был человеком небольшого росточка, с белокурой шевелюрой над высоким лбом мыслителя. Черты лица создавали странное впечатление: острый подбородок, впалые щеки, круглые голубые глаза. Нельзя сказать, что писаный красавец, но умеет ладить с людьми, так что мало кто замечал, насколько сенатор Хау лицом напоминает хорька.
Улыбающийся метрдотель его любимого ресторана «У Норы» проводил его к всегдашнему столику в дальнем углу, откуда было хорошо видно всех сидящих в зале.
Момент — и «Кровавая Мэри», приготовленная с соблюдением всех его требований, появилась на столе. Хау сделал основательный глоток и позволил себе роскошь так же основательно пробежать взором по всему залу ресторана. Кивнул некоторым из сидящих, которых знал, а также тем, которым показалось, что они знают его. Три четверти мест были уже заняты. Через десять минут, подумал он, свободных столиков не останется.
Он взглянул на часы — шикарные, с гербом его поло-клуба: 12.28. У Брислинга в распоряжении ровно две минуты, чтобы дойти от дверей ресторана до его столика. Нет, две минуты с мелочью.
На самом деле Хау не придавал особого значения ни самому Брислингу, им новостям, которые Брислинг принесет. Скорее всего, Брислинг будет так гореть от нетерпения, чтобы выложить их, что даже не подождет, как это принято в цивилизованном обществе, пока официант принесет коктейль.
Но, с другой стороны, Дэвид Брислинг был идеальным помощником. Достаточно сообразителен, чтобы аккуратно выполнять все поручения, и достаточно глуп, чтобы не приобрести слишком много влияния. Если бы Хау был руководителем лаборатории генной инженерии в XXI веке, он бы сотворил именно такого идиота-исполнителя.
Еще тридцать секунд — и вот уже Дэвид Брислинг спешит к его столику, а метрдотель едва поспевает за ним. В своей другой жизни, подумал Хау, пока Брислинга подводили к столику, его помощник был, без сомнения, агентом ЦРУ: невыразительное, но породистое лицо уроженца Среднего Запада. Соль земли.
Слегка запыхавшийся Дэвид Брислинг сел за столик, даже не поздоровавшись, и сразу же перешел к делу: — Кажется, у меня есть ответ на тот вопрос.
— Здравствуйте, Дэвид. — Главным для Дугласа Хау были хорошие манеры. Для него они были синонимом хорошего воспитания. И поскольку, будучи сыном фермера, он не мог получить оного, приходилось из кожи лезть, чтобы компенсировать этот недостаток его аналогом.
Порой он бывал вынужден признаться хотя бы самому себе, что его дикая ненависть к Коттону Брэндингу проистекала из того, что тот имел все, чего у Хау не было и быть не могло: Брэндинг был из хорошей семьи, закончил хорошее учебное заведение, имел хорошие связи, был членом хороших клубов. Такие люди, как Брэндинг, получали все что надо, только родившись на свет, в то время как таким недотепам, как Хау, приходилось ползать на пузе и горбатиться от зари до зари, чтобы добиться хоть чего- нибудь в жизни. Но заветные двери, за которыми открываются подлинно великие возможности, для них так и останутся закрытыми навсегда.
Брислинг кивнул Хау, зашуршал бумагами.
— Мне кажется, мы получили то, что хотели, из Джонсоновского института. — Он имел в виду компромат на людей, подготовивших финансовое обоснование проекта «Пчелка», которое должно дать зеленый свет этому идиотскому Агентству по стратегическим компьютерным исследованиям, которое опекает Брэндинг, на использование четырех миллиардов долларов из госбюджета. Гоняться за Святым Граалем искусственного интеллекта простительно на частные средства, но залезать в карман честных налогоплательщиков — это, извините, не пройдет.
— Простите это.
Хау неохотно полез за очками, буркнув:
— Дайте мне лучше краткое изложение доклада.
То, что удалось откопать Брислингу, были деловые связи сомнительного свойства, в которых уличались двое из пятнадцати человек, составляющих исследовательскую группу проекта «Пчелка». Один из них — сам руководитель проекта д-р Рудольф. Это был материал, с помощью которого можно было пустить под откос весь проект. О нем давно мечтал Дуглас Хау. Теперь, чтобы набрать еще фактов такого рода, надо нанять соответствующих специалистов. Два фактора сильно мешали ему продвигаться в этом направлении. Во- первых, он не хотел засветиться лично в роли инициатора этого расследования: вдруг что-нибудь не сработает, как надо. Уроки Уотергейта следовало учитывать каждому на Капитолийском холме. Во-вторых, он был очень нетерпеливым человеком и сам знал за собой этот грех.
Одним из несомненных достоинств Брэндинга было его терпение, и, не имея возможности похвастаться тем же, Хау тем более имел основания ненавидеть Брэндинга. Излюбленной тактикой «Кока» было ждать, когда его противник совершит ошибку, а потом набрасываться на него, как ястреб. Такая тактика работает только на человека терпеливого и с безупречной репутацией. Но стоит ему хоть единожды оступиться — но оступиться так, что об этом прослышит общественность — и положение этого человека не только будет поставлено под угрозу, но и вся карьера может рухнуть, как карточный домик.
Вот таким человеком, по мнению Дугласа Хау, был Брэндинг, и теперь в задачу Хау входило сделать так, чтобы Брэндинг оступился, и причем здорово оступился.
Хау постучал по столу папкой с материалами из Джонсоновского института. — Должен признать, что вы хорошо поработали, Дэвид. — Напускать Брислинга на сенатора Брэндинга было все равно что напускать тренированную блоху на взбешенного быка. В принципе этот прием вполне приемлем, если только скрыть от блохи ее блошиный статус, подумал Хау. Он вернул папку своему помощнику. — Сохраните это, — попросил он. — Приобщите материалы к делу. И, конечно, храните их в надежном месте под грифом «совершенно секретно».
Брислинг кивнул и убрал документы.
— Теперь бы еще найти способ использовать эту информацию. Копните поглубже частную жизнь этих ученых, поищите, нет ли еще каких способов оказать на них давление. — Заметив тревожный взгляд Брислинга, он постарался его успокоить: — Не волнуйтесь, Дэвид. Это для общего блага. Главное — пустить под откос законопроект Брэндинга по поводу «Пчелки». И это окупит все наши мелкие прегрешения.
В этот момент к столику подошел метрдотель с телефонным аппаратом в руке. Воткнув вилку в ближайшую телефонную розетку, он сказал:
— Вас просят к телефону, сенатор Хау, — и поставил аппарат на стол.
Хау поднес к уху трубку, протянув лениво:
— Да?
— Ты уже начал есть? — спросила Шизей на другом конце провода.
Хау улыбнулся обольстительной улыбкой, будто она могла видеть ее:
— Нет. Я собираюсь поститься.
— Пост на меня действует лучше очистительной клизмы, — сообщила ему Шизей, хотя он уже знал это.
— Ты где?
— В телефонной будке, — ответила она, имея в виду, что он может не бояться подслушивания.
— Как там наше любимое кушанье, готовится? — спросил он.
— Превосходно, — ответила Шизей.
— Хорошо. Я хочу, чтобы ты была здесь, в Вашингтоне через 48 часов.
— Но ты мне говорил...
