– Да.
Глаза Аршакова при этом известии сверкнули, как тормозные огни автомобиля, узревшего неожиданный дорожный знак.
– Ему мало того, что заявил Иванцов, – сказал Шакуров, – он пойдет ко всем приятелям Валерия и станет от них требовать показаний о вымогательстве, угрожая обвинением в соучастии.
– Вы дадите эти показания? – Не знаю.
– Где сейчас можно найти Нестеренко? – Не знаю.
– Он звонил вам? Сообщал что-то?
– Нет. – Когда лжете, не прикрывайте рта рукой.
Шакуров в ужасе отдернул руку.
– Я не знаю, где Нестеренко!
– А с кем он повздорил, знаете?
– Нет. – Вы совсем не умеете врать, Александр Ефимович. И как вы только делаете деньги?
– А я не на вранье делаю деньги.
– С кем повздорил ваш друг?
– Почему я должен вам верить?
– Хотя бы потому, что я отпустил Нестеренко, когда любой из моих коллег был бы рад посадить несомненного убийцу. У нас, знаете ли, план по раскрытию преступлений, о чем начальство мне и напомнило полчаса назад.
– А если я скажу, Вазген Аршалуисович, что вы выпустили Нестеренко затем, чтобы утопить его с головой. Если б вы его не выпустили, я бы нанял ему адвоката, и его бы оправдали, – а вы его выпустили, и теперь он в розыске как особо опасный преступник!
Аршаков помолчал.
– В результате того, что я отпустил Нестеренко, у меня отобрали дело, закатили мне строгача и передали расследование человеку, в котором совести меньше, чем мяса в общепитовском гуляше. Если я не докажу, что был прав, отпустив Нестеренко, то я по уши в дерьме. Такой аргумент вас устроит?
Шакуров молчал. Чайник на плите начал волноваться и посапывать.
– Кто наехал на Нестеренко?
– Это не на него наехали, – сказал Шакуров, – а на меня. Два дня назад. Пришел один в офис и потребовал денег. Валерий начистил ему морду. Позавчера Валерий был у меня, и они разбили его машину прямо на наших глазах. Валерий побежал за ними и вернулся только утром. Вы видели, на что он был похож.
Аршаков покачал головой. – Значит, и наехали-то даже не на него… – пробормотал он, – а кто?
– Я вам не скажу.
– Почему?
Шакуров уткнулся глазами в скатерть.
– Александр Ефимович. Я прекрасно понимаю, почему Нестеренко молчал. Он хочет сам разобраться со своими клиентами. Вы понимаете, что это кончится одним из двух: либо его убьют, либо он разберется так круто, что получит пятнадцать лет стротого режима. Но вы-то интеллигентный человек! Вам-то не кажется, что пятнадцать лет строгого режима для вашего приятеля – лучше, чем разговаривать с шерстяными!
Шакуров молчал.
– Или вы боитесь за свою шкуру? Вы думаете: «Если я назову их имена, меня зарежут, как барана, а если не назову, то худшее, что со мной случится, – меня, как барана, остригут?»
Шакуров вскочил: – Убирайся!
– Ты понимаешь, что ты приговариваешь Валерия к смерти своим молчанием?
Шакуров схватился за телефон.
– Или вы уберетесь отсюда, или я позвоню этой суке Миклошину и скажу, что вы вмешиваетесь в расследование.
Аршаков закусил губу.
– Ну и дрянь же ты, Александр Ефимович, – промолвил он после некоторого раздумья.
Шакуров так и сидел с телефоном в руке, пока не услышал стука закрывающейся двери и хлопанья лифта. Выйдя, Аршаков осмотрелся. Все было мирно. Играли дети, напротив дома Шакурова на солнышке грелся похожий на большого серого кота грузовик с надписью «Овощи-фрукты», и солнце ослепительно сверкало на его номерах.
Грузовик Аршакову не понравился. Черт знает чем, но – не понравился.
Аршаков сел в служебную «Волгу». Он потратил все время своих оперов на то, чтобы разработать список уголовников, выдавленный из Митьки. Теперь он был убежден, что проку от этого не было. Каждый из бандитов в этом списке был способен на убийство и даже, вероятно, не раз убивал.
Но все они были пузатой и засаленной мелочью, которая, конечно, могла бы убить бухгалтера в качестве предупреждения, но при этом наверняка расколотила бы всю аппаратуру и оставила прорву следов. Такая штука, как бутылка с отпечатками пальцев Нестеренко, ей была не по мозгам. А если бы
