Рыжий, все так же нахохлившись, сидел на заднем сиденье. За рулем были Борик и Санька. Эти два приятеля были у Рыжего обычно на разведывательных должностях: это они наблюдали за домом Шутника, и они же наведывались в телефон Шакурова.
– А что, – спросил Борик робко, когда они выехали на набережную, – он и вправду предупредил мороженщика?
– Кишка у него тонка на это, – засмеялся Санька.
А Рыжий сказал: – Мороженщика предупредил Шерхан.
Все застыли.
– Ну, что ушами хлопаете? Фраера предупредил Шерхан. И никакой этот фраер не фраер. Как все было? Мы собрались потрясти Шакурова, так? Шерхан об этом узнал. Шерхану это не нравится. Шерхану нравится, если мы при нем сявками ходим, а зачем мы Шерхану как самостоятельная бригада? И вот Шерхан находит этого Нестеренко и напускает его на нас. Мол, утритесь. Маленькие вы еще без поводка ходить. Мы, заметьте, утерлись. Вдруг бац-трах! Ночью является Нестерснко на мою квартиру. «Ты угрохал мою тачку!» Я еще тогда правильно допер, что это Шерхана работа, а потом сообразил: ну хорошо, Шерхан угрохал его тачку, а откуда Нестеренко знал, где меня найти? Вот и получается, что это Шерхан приказал Нестеренко: «Иди-ка на квартиру к Рыжему да завали его, получишь его место». Ясно? И если бы вы, Борик с Санькой, не подоспели, тогда командовал бы вами сейчас этот фраер. Надо вам было сразу его замочить, а вы, дураки, испугались проявлять самостоятельность, привезли к Шерхану. И что же? Увозят его от Шерхана в ковре и наручниках, а наутро он появляется как ни в чем не бывало у своей столовки! Сбежал? Черта с два из могилы сбежишь, его Шерхан сам отпустил! Публика в машине потрясение молчала.
– А зачем Шерхан его под рэкет подставил? – несмело спросил Санька.
– А ты думай, раз думалка есть! Иванцов дал Нестеренко деньги?
– Ну, дал.
– Сколько?
– Тридцать кусков. Баксами.
– Ну вот. Иванцову сказали: ты, мол, дай башли, через пять минут они обратным ходом к тебе в карман. Он и дал. А теперь баксы у кого? У Нестеренко. С Шерхана какой спрос? Никакой! Мол, этот долбаный Нестеренко у него самого в печенках. У Иванцова баксы увели, да к Иванцову же еще и претензии: это ты, сволочь, предупредил, отдавай нам за этакий конфуз еще столько же.
В машине стало тихо-тихо, только было слышно, как включился вентилятор, за окном ветер расчесывал верхушки деревьев. – А теперь скажите мне, – продолжал, усмехаясь, Рыжий, – если этот Нестеренко фраер, то откуда у него «глок»? Потому что если бы он сторговал у трофейщиков какую-нибудь археологию времен Курской битвы, то это я бы еще понял. А вот скажите мне, в какой такой торговой точке честный кооператор покупает свеженький «глок»?
Кто-то смущенно кашлянул.
– Не Нестеренко нам надо валить, а Шерхана, – сказал Рыжий.
– Понятно?
Наиболее умному из присутствующих, Борику, это было понятно еще две недели назад.
Выводы он из этого сделал неожиданные.
А вечером к Юрию Сергеевичу постучали.
– Кто там? – поинтересовался дрожащим голосом Иванцов, подходя к двери.
– Срочная телеграмма, – ответили ему.
Иванцов наклонился к глазку и обозрел семнадцатилетнего щуплого паренька, маявшегося на лестничной площадке с брезентовой сумкой на плече.
– От кого? – подозрительно спросил Иванцов.
Мальчишка сунул нос в телеграмму.
– Подпись: Нестеренко, – провозгласил он.
Иванцов открыл дверь.
В ту же секунду человек, стоявший на лестничной клетке сбоку, вне зоны видимости глазка, скользнул за спину Иванцова, и, обхватив его горло локтем, прочно прижал к себе. Мальчишка же гадко улыбнулся, скатал телеграмму в комок и извлек из широкой сумки небольшую пушку, каковую и приставил ко лбу Юрия Сергеевича. – Принимай гостей, хозяин, – сказал он.
Иванцову показалось, что ноги у него подламываются и пропадают, как куски сахара, брошенного в горячий чай. Громила перекантовал Иванцова через порог и впихнул в прихожую. Следом вошел мальчишка, а потом еще двое. Кулаки у этих двоих были размером с хороший ананас.
Юрия Сергеевича провели в гостиную и там небрежным жестом швырнули на диван.
Громилы встали сбоку, а мальчишка остался у дверей. Хлопнула дверца лифта, потом заскрипела входная дверь – кто-то, покашливая, топтался в прихожей.
Наконец в гостиную вошел старик в шляпе пирожком и летнем, немного поношенном плаще, и по тому, как засуетились вышибалы, подставляя старику кресло, Юрий Сергеевич понял, что самым страшным из его посетителей и является этот вот старик.
Лицо старика было сплошь покрыто морщинами, как будто он спал ночь, уткнувшись в проволочную сетку, и из этой сетки весело и страшно глядели два черных и взъерошенных, как весенние коты, глаза.
– Ветерок, – обратился старик к щуплому пареньку, – принеси-ка чайку попить. Устал я с дороги.
Ветерок послушно умчался на кухню.
