сейчас будет стрелять не по девушкам, а по тому, кто затеял с ним дуэль. И, разумеется, вместо снайпера выберет человека в погонах.
Прошло с полминуты, прежде чем Терентьев покрутил головой туда-сюда, приподнялся и осторожно выглянул из-за колеса.
– А? Э? – сказал генерал.
Когда Яковенко и Травкин добрались до линии оцепления, сбежавших девушек уже вытаскивали из БТРа. Они целовали солдат и дрожали от холода, и Яковенко стащил с себя куртку, когда увидел, что на одной из заложниц нет ничего, кроме парусинных брючек и вышитой кофточки.
В эту секунду рядом с БТРом затормозил мощный «Хаммер», и из него выпрыгнул багровый от гнева Терентьев.
– Ну, и что ты мне вешал лапшу на уши? – заорал Терентьев, – что снайпера нельзя снять? А? Да ты… да тебя…
– Я его не снял, – спокойно сказал Яковенко.
– Почему не снял? – вскричал генерал-лейтенант.
Обе девушки были секретаршами Сурикова. Чеченцы отправили их на кухню готовить еду для заложников, и одна из них, Надя, отпросившись в туалет в подвале (туалет был мужской и ей ранее незнакомый), заметила над кабинкой крошечное вентиляционное окно.
Надя вернулась обратно в столовую и работала еще двадцать минут, а потом незаметно для отвлекшихся чеченцев выскользнула в туалет с подругой.
Девушки быстро выбили окно и протиснулись на улицу через сорванную решетку подвала. Верхней одежды у них с собой не было, да они и не пролезли бы в ней в крошечное окошко. Им повезло – щель, в которую они просочились, была скрыта от выставленных постов гаражами и сараями.
Несмотря на то что Хасаев отпустил уже семерых человек, тяжело раненных во время захвата, штаб до сих пор не имел никакой определенной информации о том, что происходит внутри.
Врачей приводили в здание с завязанными глазами. За попытку заговорить с ранеными били раненых. И если общее число заложников, по-видимому, более или менее совпадало с цифрой «пятьсот», названной самим Хасаевым, то ни местонахождения их, ни того, находились ли они в одном или нескольких помещениях, ни, наконец, схемы минирования этого помещения или помещений, – ничего известно не было.
Сбежавшие заложницы были первыми и очень толковыми свидетельницами.
По их словам, заложники были сосредоточены в одном помещении на третьем этаже, и было их там не меньше четырехсот. В качестве бомбы чеченцы использовали удлиненные заряды разминирования, – десятиметровые шнуры, набитые пластифицированной врывчаткой из смеси гексогена и алюминиевой пудры. В Чечне в обиходе такие штуки назывались «змей горыныч» и использовались для расчистки минных полей. «Горыныч» выстреливался машиной разминирования; потом ИМР отползала назад, выпрямляя шнур, и его подрывали, расчищая проход шириной пять-шесть метров, достаточный для танков и БТРов. Иногда такой «змей горыныч», хранившийся на складе неведомо с какого года, оказывался с дефектом и не взрывался. Тогда он становился лакомой добычей для чеченских боевиков. Десятиметровая анаконда легко резалась на цилиндры по два-три килограмма, в отрезок втыкалась тротиловая шашка или даже просто детонатор, – и готовый заряд закапывали в ведре рядом с дорогой, по которой должна была идти колонна русских войск. Иногда в ведро для надежности насыпали шарикоподшипников и прочих железяк.
На этот раз ничего заряды не резали: оба «змея горыныча» лежали в зале целиком, прямо в тех же ящиках, в которых хранились на складе в Бериково. Оба заряда были соединены со стандартной подрывной машинкой, судя по описанию, – небольшой ПМ-4. Человек, державший машинку, всегда находился в противогазе.
Это несколько обнадеживало: Яковенко больше всего боялся взведенных самоделок, которые подрываются, едва обкурившийся боевик уберет ногу с пружины, – а то и черт знает отчего. Отсутствие граждан и гражданок в самой модной новинке сезона – поясе шахида – тоже радовало. Это если не считать того, что весь Кесаревский НПЗ стал самым большим в мире поясом шахида.
– А как шли провода от взрывчатки? – спросил Яковенко.
– В потолок, – ответила Надя.
Яковенко и Травкин вытаращили глаза.
– Разве вы не знаете? Я думала, что это известно штабу. Ими руководит Саша Колокольцев. Генеральный директор той фирмы, которая монтировала на заводе систему охраны.
Состав антитеррористического штаба был окончательно согласован с Москвой в два часа дня, и когда полпред Федоровский узнал, что заместителем руководителя штаба по гражданской обороне утвержден не он, а губернатор, раздражению его не было предела. Полпред срочно созвал пресс- конференцию.
– Власть страдает преступным бездействием, – заявил он, – наши люди обречены. Они о деньгах ведут переговоры, да-да, о деньгах. Я знаю, что террористы попросили миллиард долларов наличными.
– А вы бы заплатили свои деньги террористам? – спросил один из журналистов.
– Свои деньги? Да я бы отдал все, до последней копейки, всю свою зарплату полпреда, нищенскую, к слову сказать! Я бы дачу родительскую продал в шесть соток! Но этого мало, мы все знаем, что этого мало! Я вообще предлагаю под оперативные нужды государства создать фонд, куда обязать бизнесменов отчислять деньги. И в этот фонд вместе с деньгами можно забирать акции предприятий!
– Как вы оцениваете деятельность Вячеслава Плотникова? – спросили полпреда.
– Я вам скажу, – ответил полпред, – вот этот штаб, он ненастоящий. Вся работа по освобождению заложников происходит в другом месте. Президент знает, кому доверять, а кого посылать, чтоб вид делали. Страна катится к пропасти. И спасти ее может только одно – царь. Когда вокруг мельтешат эти Озеровы, эти Плотниковы, выход один – вся власть в руки президенту. Народу нужен закон, а не выборы! Какие выборы, если в стране теракты!
Звонок по спецсвязи раздался через пять минут после пресс-конференции Федоровского. Плотников взял трубку из рук офицера.
– Слава? – раздался в трубке тихий голос, – что он несет?
Под словом «он» разумелся, натурально, Федоровский.
– Что у вас тут происходит?
– Ситуация под контролем. Я думаю, мы разрешим ее в течение нескольких дней.
– Вячеслав Игоревич, завтра в Мадриде открывается заседание Большой Восьмерки. Мы не может допустить, чтобы Россия предстала на нем беспомощной страной, которая ничего не может сделать с кучкой загнанных в угол преступников.
Разрабатывать план штурма было поручено генералу-лейтенанту Терентьеву. Генерал ФСБ Терентьев любил вспоминать молодые годы и часто говорил: «Когда я воевал в Афгане».
Генерал Терентьев действительно был в Афганистане и даже состоял при спецназе ГРУ, но он никогда не был ни на одной боевой операции. Он был в полку особистом.
Его обязанности заключались в том, что когда группа возвращалась с боевой операции (спецназ устраивал засады на душманские караваны в пустыне Регистан, на два-три дня зарываясь в песок), Терентьев допрашивал своих агентов и по итогам допроса изымал у офицеров иноземные деньги и бытовую технику. Кроме этого, Терентьев заводил дела на тех офицеров, которые не брали с собой в засаду комнату Ленина и в вещах которых отсутствовали конспекты работ классиков марксизма-ленинизма.
Поэтому начальнику особого отдела полка никак нельзя было на боевую операцию. Его бы застрелили, не дойдя до места засады.
Бытовую технику майор Терентьев дарил женам начальников. А двумя самыми удачными операциями, организованными Терентьевым, стала боевая операция по походу в Кандагар за шмотками для прилетевшего главы управления и операция по строительству бассейна для командира дивизии.
Терентьева заметили; его покровитель попытался было пристроить его к процветавшему на Кушке бизнесу по переправке самогона в Афган, но вскоре с горечью заметил, что майор Терентьев шустр скорее по части начальства, чем по части коммерции. Из Афгана Терентьев перебрался за своим покровителем в ГДР, потом его пристроили в Москве.
Но небрежная наглость боевых офицеров (один из них как-то посмел разговаривать с Терентьевым,
