После этого начальник отдела связи с общественностью местного УФСБ, отличавшийся от попугая только тем, что попугай умеет говорить, вызвал Максимова на ковер и объяснил ему, что об интервью с начальником штаба Савелием Рыдником (о котором Максимов просил третий день) не может быть и речи.
– В поисках дурно пахнущих сенсаций вы облили грязью российские спецслужбы, – сказал начальник ЦОСа, – и весь российский народ. Думаю, что вас уволят.
Максимов тоже так думал. Но он надеялся, что это будет уже после штурма.
Спецвыпуски новостей на четвертом канале шли каждый час, и каждый час означал прямое включение. Желающих говорить по сути дела становилось все меньше, желающих говорить о доблести спецслужб – все больше, и Максимов со вздохом пускал этих людей в эфир, лишь бы не быть вынужденным говорить все, что они говорят, самому.
На этот раз Максимов добыл для эфира вице-губернатора Бородовиченко, – пухловатого молодого человека, выбритого и пахшего одеколоном. Было очень жалко, что запах одеколона не передается по телевизору. Бородовиченко маялся перед телекамерой, переступая с ноги на ногу на глубоком снегу, яркий свет приборов делал его лицо более мужественным, и тонущая в темноте линия оцепления со вздернутой пушкой танка придавала Бородовиченке особенно нелепый вид.
– Скоро? – спросил Бородовиченко.
– Полторы минуты, – ответил Максимов.
Выпуск, шедший одновременно на все регионы России, уже начался. Сигнал с тарелки передавался в студию с заметной задержкой, и поэтому разговор должна была вести не ведущая выпуска, а сам Максимов. Он с тоской предчувствовал две минуты эфира с вице-губернатором.
За машиной с «тарелкой» вспыхнул свет фар, около оцепления затормозили военные джипы, и из первого выскочил высокий поджарый человек безо всяких знаков различия на белом с серым камуфляже.
Журналист внезапно шагнул к нему.
– Майор Яковенко? Я Максимов, четвертый канал. Может быть, вы дадите нам…
Яковенко оглянулся, и Максимов отступил назад. Он не должен был знать, но он знал, что именно этот человек со вчерашнего дня командует сводным отрядом спецназа ФСБ. И вот теперь у этого человека были глаза как у трупа.
– Я не девка, чтобы давать, – отрезал майор.
– Внимание, – сказал голос в наушниках Максимова.
– Внимание, прямое включение через минуту, – повторил Максимов для Бородовиченко.
– Я дам вам интервью, – раздался за спиной корреспондента спокойный голос.
Максимов обернулся и увидел, к своему изумлению, начальника штаба Рыдника. Тот только что вылез из одной из подъехавших машин.
Максимов еще не успел ответить, а вице-губернатора как ветром сдуло из-под камеры. А через несколько секунд и отвечать было поздно, Москва включилась, камера заработала, и Максимов уже стоял с микрофоном, а справа от него, покамест не попадая в кадр, стоял Рыдник, и подбежавшая гримерша отчаянно махала по его лицу пуховкой. Внутри Максимова сработал автопилот.
Теперь Максимов знал, что его точно уволят. Но он также знал, что не сможет глядеть по утрам в зеркало, если не задаст тех вопросов, которые хочет задать.
– Я нахожусь в городе Кесареве, к которому в эти дни приковано внимание всего мира, – сказал журналист, – и рядом со мной – человек, от которого и зависит судьба города. Начальник штаба и глава УФСБ по краю Савелий Рыдник. Человек, который обычно отказывался от интервью.
Камера отъехала, гримерша нырнула в сторону, и Рыдник на экране встал бок о бок с корреспондентом.
– Савелий Михайлович, – спросил корреспондент, – как получилось, что террористы проникли в город в таком количестве?
– Им помогло ФСБ, – коротко ответил Рыдник.
– Вы хотите сказать, что ваши подчиненные…
– Не подчиненные. Я сам. Я сам санкционировал эту операцию. Какой чекист не хочет отличиться, предотвратив крупный теракт? Вот и я хотел предотвратить теракт. Правда, вышло немножко не по- моему.
Савелий Рыдник скрестил руки и улыбнулся в телекамеру. Он был абсолютно спокоен.
– Это правда, что после неудачного штурма Хасаев выдвинул новые требования?
– Требования старые: независимость Чечни. Угроза новая: он угрожает отравить город.
– Вы неоднократно заявляли, что это невозможно.
– Это возможно. На заводе находится три с половиной тысячи тонн сероводорода, который представляет собой чрезвычайно опасный яд.
– Готов ли Кремль выполнить условия Халида Хасаева?
– Хасаев никогда не верил, что Кремль пойдет на поводу у террористов. У него изначально была другая цель. Он планировал уничтожить город и обнародовать данные о причастности ФСБ к теракту. Он был намерен доказать, что все это устроил Кремль как повод для введения в стране чрезвычайного положения.
Генерал усмехнулся и продолжал:
– Я обращаюсь к тебе, Халид, – сказал он, – я уверен, что ты смотришь этот эфир. Все кончено. Ты можешь убить половину жителей этого города, но ты уже не можешь победить. Я признаю, что торговал вместе с тобой людьми. Я признаю, что ты использовал моих офицеров, чтобы получить документы и оружие. Я вынужден признать, что поощрял подготовку в городе крупного теракта, потому что хотел раскрыть его в последний момент и не знал, что это за теракт и какого масштаба. Я признаю, что мы санкционировали непродуманный штурм только для того, чтобы оставить в своей швейцарской фирме деньги, переведенные тебе заложником. Но тебе не удастся доказать, что ты действовал по указке Кремля. Твой план провалился. И если ты сейчас уничтожишь Кесарев, ты докажешь миру только одно, что чечены – нелюди. Я-то это знаю давно.
Рыдник отцепил микрофон и пошел прочь от камеры. Оператор растерянно замер.
– Снимай, снимай, как он уходит! – зашептал Максимов.
Рыдник подошел к «Лендкрузеру». Два его зама шарахнулись вбок, делая вид, что незнакомы с начальником. В глазах военных была откровенная паника. Майор Яковенко курил, опершись о капот джипа, и зрачки его были задернуты изнутри светонепроницаемыми шторками. Рыдник обернулся к Яковенко.
– Пять минут до начала операции, – сказал генерал, – и теперь у тебя есть шанс.
Майор кивнул и исчез за линией оцепления. Рыдник запрыгнул на заднее сиденье машины и коротко приказал:
– В штаб.
В коридоре штаба Савелию Рыднику навстречу попался вице-адмирал Соколов, с широкой, украшенной медалями грудью и обширным, как у авианосца, задом. Завидев Рыдника, командующий флотом совершил противолодочный зигзаг и с упреждением ушел в туалет. Уже у самого кабинета Рыдник бросил на пол и раздавил каблуком запищавший было мобильник.
Дверь за ним повернулась на ключ.
Он долго и тщательно мылся в уборной, смывая с лица желтый телевизионный грим. Потом вернулся в кабинет и достал пистолет.
Пистолет был получен за операцию по освобождению заложников из Кесаревского ОМОНа. Первую операцию, за которую Рыдник разделил деньги с Халидом. Рыдник заколебался, не стоит ли ему написать записку, но справедливо решил, что его предсмертное объяснение видели только что в прямом эфире несколько миллионов телезрителей.
Когда вдали затрещали выстрелы, Рыдник сунул пистолет в рот и нажал на курок.
Данила Баров не видел девятичасового эфира, но он слышал его. Перегородки между комнатами были картонные, и телевизор в комнате, занятой боевиками, говорил очень громко.
На тумбочке перед Баровым стояла бутылка шипучей воды и кусок торта. Промедола в крови было больше, чем кислорода, голова была пуста и ясна, как небо над Ниццей. Из-за промедола диван был мягок,
