Чьи-то руки с короткими пальцами и обкусанными ногтями содрали с раны грубую повязку. В бок вонзился шприц с новокаином. Баров скосил глаза: шприц держал чеченец в забрызганном кровью камуфляже.
– Мне нужен врач, – повторил Баров.
– Я врач, – ответил чеченец.
На руках у него даже не было хирургических перчаток.
Откуда-то сзади подошел Халид, взял Барова за плечи и прижал к столу.
– Не дергайся, – сказал полевой командир.
К удивлению Барова, операция оказалась необыкновенно быстрой. Местный наркоз подействовал мгновенно, движения хирурга были уверенными и ловкими, и через две минуты извлеченная пуля звякнула о подставленную кем-то хрустальную пепельницу с надписью «Кесаревскому НПЗ – 40 лет». Боевик зашил рану и наложил поверх толстую марлевую повязку. Перчаток он так и не надел.
– Ты хирург? – спросил Баров, глядя, как чеченец ловко управляется с иглой.
Тот не ответил. Двое боевиков подняли Барова со стола, и его место тут же занял другой человек.
После операции Баров оказался на удобном кожаном диване в чьей-то комнате отдыха. Он был так слаб, что ему даже не надели наручники. Баров заворочался, пытаясь устроиться поудобней.
От местного наркоза в теле была слабость, но боли не было, как не было боли тогда, восемь лет назад, когда он очнулся на уступе пропасти, скрытом густой «зеленкой». Его это тогда испугало больше всего. Он видел, что ранен в голову, и думал, что пуля задела мозг: он где-то слышал, что при ранениях в мозг боли нету.
Он так впоследствии никогда и не смог понять, как ему удалось, теряя сознание, зацепиться за крошечный кустик, торчащий из скалы, и упасть точно на полку. Потом врач объяснил ему, что у человека, находящегося в состоянии невесомости – то есть падающего с высоты, – отключается мозг и включаются автоматические рефлексы. Человек машет руками и способен схватиться за что угодно, – вот почему так часты случаи спасения людей, которые рассказывают: «Я уже падал и сам не знаю, за что зацепился».
Очередь, ударившая в спину, сломала лопатку, но шестнадцатикилограммовый бронежилет его все-таки спас, как ни издевались над этим изделием русские и чеченцы. Выползти наверх не было никакой возможности, вниз было пятьдесят метров до острых головок скал.
Уже потом Данила узнал, что разведчики батальона появились на месте через час после расстрела. Данилу не нашли и записали в покойники. Из КПВТ стрелял сержант-контрактник. Боевики забросали его гранатами, а потом вытащили тело и заминировали.
Это было чудо, что отряд Яковенко услышал его стон. Это было чудо, что его подобрали именно сотрудники управления «С», а не полковая разведка, потому что вряд ли ему позволили бы выжить. Ему повезло, что в госпитале его записали как Барова, и уже совсем смешным везением было то, что именно на своего тезку Барова Данила Милетич оформил, как на подставное лицо, крупный пакет акций угольного предприятия, которым он собирался заняться.
Дверь комнаты отдыха распахнулась, и в комнату вошел Халид Хасаев. В руке чеченца была все та же хрустальная пепельница, и в ней, как шарик рулетки, каталась сплющенная о кость пуля.
Халид достал пулю из пепельницы и вложил ее в раскрытую ладонь Данилы.
– Возьми на память, – сказал Халид.
Пуля была теплой и липкой от крови.
– Зачем?
– Повесь на шею. На счастье. Тебе понадобится целый воз счастья, Данила.
Рука Халида нырнула в карман камуфляжной куртки. Сначала Даниле показалось, что он достал оттуда металлически звякнувшее ожерелье, но потом Данила понял, что Халид держит в руках четки, и что каждая бусина этих четок сделана из пуль и расплющенных кусочков металла.
– Это все твои? – невольно спросил Данила.
– Нет, не все.
Халид, склонив голову, перебирал четки.
– Вот это моя, – сказал Халид, ухватившись длинными пальцами с белыми лунками ногтей за стандартную, слегка сплющенную пулю калибра 7,62.
– А вот эти две – не мои. Ими убили мою мать. Я пришел в свое село, и со мной было восемнадцать человек. Русские окружили село и сказали старейшинам, что если боевики уйдут, село оставят в покое. Старейшины попросили уйти меня, и я ушел. Русские вошли в село и убили мою мать. После этого они убили всех, кто не успел убежать. После этого они сожгли село.
Глаза Халида были цвета космического вакуума. Он держал свои жуткие четки, как богиня Кали держит в руках ожерелье из человеческих черепов.
– Рассказать про другие пули? – спросил Халид.
Русский молчал.
– Вот эти две попали в моего троюродного деда. Ему было восемьдесят семь. Он ехал вместе с правнучкой в Урус-Мартан. Их на дороге остановили солдаты. Девушку увели, его застрелили. А вот эти девять попали в мою свояченицу. Это было в самом начале войны, по дороге шла русская колонна: БТРы и командирский УАЗ. Толпа женщин перекрыла дорогу. Внезапно из толпы выскочил мальчишка лет двенадцати, проткнул железным прутом бензобак УАЗа. Командир испугался и дал команду «огонь». Женщины побежали, но русские все равно стреляли им в спины. Они убили сорок девять женщин из шестидесяти. Плотность огня была такой, словно они сражались с наступающей дивизией. Еще рассказывать?
Баров помолчал. Потом спросил:
– Что с моими охранниками?
– Второй жив. Я позволил медикам его забрать.
– Он израильтянин.
– Я не помню, чтобы израильский спецназ зачищал Самашки. Кстати, я не знал, что ты еврей.
– Я серб.
– А откуда знаешь иврит?
– За то время, которое я провел в израильских госпиталях после нашей последней встречи, можно было выучить даже суахили. Халид, почему Рыдник не поехал тогда с нами?
– Потому что он знал, что будет. Как ты думаешь, почему он на моей стороне? Я потребовал денег и, как всегда, обещал ему его треть.
Халид гибко поднялся и пошел к двери.
– Халид, – негромко окликнул Баров.
Чеченец остановился. В луче света, падающего из растворенной двери, его тень напоминала изготовившегося к прыжку волка.
– Да?
– Сколько заложников на заводе?
– В моем стаде пятьсот двадцать баранов.
– Это мой завод и мои люди. Я хочу быть с ними.
Халид смерил взглядом беспомощного раненого человека.
– А ты думал, я тебя собираюсь селить в номер люкс? – спросил чеченец. – Вы все равны. И все мертвы.
На лестнице командир боевиков столкнулся с Висханом. Тот снаряжал АГС. Ствол станкового гранатомета глядел на площадь, туда, где за деревьями и мешками начиналась темная линия русских.
– О чем ты говорил с этим неверным? – спросил Висхан командира.
– Это мое дело, с кем я говорю.
– Надо расстрелять всех солдат, – сказал Висхан.
Халид не ответил.
– Нам надо расстрелять их, – упрямо повторил Висхан.
Уже миновала полночь, когда Халид Хасаев, в сопровождении Висхана и Маирбека, подъехал к факельной установке, находившейся в двух километрах от заводоуправления.
