деловитость.
– Сорок пять миллионов убытков, – на ходу говорил начальник железной дороги.
– Подготовьте иск! Мы этого так не оставим!
– Иван Трофимович, – обратился к московскому гостю Извольский, – мне необходимо с вами поговорить!
– Садитесь ко мне в машину, – распорядился вице-премьер.
Через минуту темно-зеленый внедорожник уносил их по дороге в Ахтарск.
– Иван Трофимович, – начал Извольский, – еще день забастовки, и мой завод встанет.
– И не просите, – сказал московский чиновник, – правительство не будет идти на поводу у шахтеров.
«Еще бы! Бабок у него нет – идти на поводу», – мелькнуло у Извольского, а вслух он обрадовался.
– И не надо! – почти закричал директор, – разгоните их! Ведь есть же законы, которые запрещают такое безобразие, вон, в Англии даже пикетчиков арестовывают!
– Как – разогнать? – изумился Володарчук, – солдатами, что ли?
– А и солдатами! ОМОНом! Внутренними войсками!
– На разгон мирных людей мы не пойдем, – заявил Володарчук, – это прерогатива местной власти. Вот пусть губернатор прикажет своей милиции и разгоняет.
– Да как он прикажет? – возопил Извольский, – это же угольный край! Здесь все углем повязаны, мэру бандиты приказывали, а бандиты забастовщиков колбасой кормят!
Вице-премьер пожал плечами, даже не собираясь отвечать на такие вздорные утверждения.
– А кстати, – внезапно встрепенулся вице-премьер, – это чьи машины, на которых мы едем? Областные?
– Заводские машины, – с гордостью сказал Извольский, – администрация к нам обратилась, мы выделили.
– Заводские? – Володарчук недобрым глазом оглядел отделанный красным деревом салон «Брабуса». – А почему, собственно, вы на иномарках ездите, а? Вы вот сталь Горьковскому автозаводу поставляете?
– Нет, не поставляем, – зло ответил Извольский, – они нам за последнюю партию два миллиона не заплатили, вот и не поставляем.
Вице-премьер на мгновенье запнулся, но потом сознание его обошло ответ директора, как мелкую лужу на чистой дорожке, и Володарчук грозно спросил:
– Нет, вот вы хлопочете о российской промышленности! Вы приходите ко мне и имеете наглость заявлять, что ваш завод развалится, если правительство не устроит вам тут Кровавое воскресенье. Между прочим, вы хоть помните, что за Кровавым воскресеньем была революция девятьсот пятого года? А когда речь идет о реальной поддержке российской промышленности, не словом, а рублем, вы покупаете вместо «Волги» иномарку!
Извольский не мог поверить своим ушам. Этому человеку говорили, что если правительство не пошевелит своей толстой задницей, накроется один из крупнейших металлургических комбинатов, а он в ответ спрашивал директора, почему тот ездит на иномарке! А хоть на помеле!
– У вас государству сколько акций принадлежит? – меж тем продолжал вице-премьер, – двадцать процентов?
– Нисколько, – сказал Извольский, внутренне сгорая от бешенства.
– Как нисколько? – изумился Володарчук, – я же помню, у государства пакет пятнадцать процентов.
– Это не у нас, – сказал Извольский, – у нас все продано.
– Так какого же черта вы требуете от государства, чтобы оно вам помогло? – искренне возмутился Володарчук.
Крупное некрасивое лицо Извольского окаменело.
– А что, – спросил он, – государство должно охранять только те компании, которые ему принадлежат? А я думал, что я налоги плачу именно за то, чтобы меня государство охраняло. Или я не прав? Или я налоги плачу только затем, чтобы мои деньги были отданы шахтерам, которые их сами заработать не могут?
Володарчук задумался.
– Ну что ж, – сказал он, – мы, конечно, можем попытаться что-то сделать. Но в обмен на известные обязательства с вашей стороны…
– Например?
– Ну, например, я совершенно не понимаю вашего нежелания сотрудничать с «Ивеко».
Извольский закрыл глаза. Ровный, почти неслышный рокот двигателя вдруг взмыл в его ушах до комариного писка, и пейзаж за окном растворился в сплошной тьме, словно дешевая акварель с соснами и дорогой, на которую плеснули ведром воды.
– Наша позиция твердая, – услышал сквозь вату Извольский, – российскую промышленность мы будем поддерживать, а мирных людей разгонять не будем.
– А скажите, вы в юности троцкизмом не увлекались? – уже не в силах сдерживаться, спросил директор.
– При чем здесь Троцкий?
– А это, кажется, его лозунг – ни мира ни войны, а армию распустить.
Вице-премьер побледнел от злости.
– Ну, знаете, – сказал он, – это выходит за всякие рамки…
– Знаю, – сказал Извольский, – Витя, останови машину.
– Что?
– Мы уже с Иваном Трофимовичем обо всем поговорили, – горько сказал Извольский, – куда нам, провинциалам, со свиным рылом да к кремлевской кормушке.
Джип подрулил к обочине, и Извольский, ни слова не говоря, выпрыгнул из машины.
Вокруг было уже довольно темно и пустынно: до Ахтарска оставалось километров восемь, и по обе стороны дороги тянулся подтопленный в болоте еловый лес, и в десяти метрах белела табличка: «Нееловка». Одна из пустых заводских машин, черная «Ауди», заметив директора, вывернулась из колонны и остановилась у обочины. Внутри машины был только водитель.
Извольскому вдруг стало ужасно неуютно.
Он вспомнил, как вчера играл в классики с прокатным станом, и подумал, что сейчас он так же беззащитен, как и тогда.
Директор побыстрее залез в «ауди» и проговорил:
– Домой.
Машина полетела по узкой дороге.
На холме мелькнула красная кирпичная церковь – церковь эту построил сам Извольский: правда, деньги, на которые он эт сделал, списали с налогов. Церковь была огромная, пятикупольная, ярко сверкающие купола были крыты нитриттитаном. Раньше этой штукой покрывали боеголовки, а теперь какой-то шустрый инженер с ядерного завода в Златоусте–36 наловчился крыть им церковные купола, и Извольский выменял нитриттитан по бартеру в обмен на оцинкованный лист.
По той же технологии была крыта и огромная чаша со святой водой, располагавшаяся в пристроенной сбоку часовенке.
Извольский вышел из машины и подергал за ручку тяжелых, окованных бронзой дверей: церковь была заперта. Водитель его забарабанил в боковую дверь, где-то в церковной ограде залилась лаем собака, и минут через пять из двери высунулся недовольный батюшка. Батюшка обозрел одинокую «ауди» и заметил:
– Ну чего барабанишь, как оглашенный? Закрыто.
– Открывай, – распорядился водитель, – хозяин приехал.
Батюшка всполошился и побежал открывать.
Извольский, не крестясь, прошел внутрь. Батюшка щелкал выключателями, в храме одна за другой загорались тусклые лампочки, стилизованные под свечи, из витражей лился последний свет от уже закатившегося солнца.
Извольский привалился к толстой гранитной колонне и рассеянно смотрел в лицо высокого и худого человека с длинным свитком, взиравшего на него с правого ряда неоконченного еще иконостаса. Лицо у
