когда-то старая цитадель отходила от крепостной стены под прямым углом, и перед сеткой в земле торчали зубья старой стены. Стена то ныряла к земле, то поднималась почти на половину человеческого роста, и у этой-то стены и сидели трое и палили куда-то в густые подстриженные кусты.
Ответный огонь из кустов был похож на перемигивающуюся неоновую вывеску. Кирилл мгновение смотрел на кусты, а потом присел за стеной на корточки, выставил поверх головы автомат, зачем-то зажмурился и нажал на курок.
В этот момент выстрелы как-то затихли, и тут Джамалудин крикнул во всю глотку:
– Эй, Арзо, чего ты хочешь?
Ответ, донесшийся из-за деревьев, был удивительно лаконичен:
– Комиссарова.
Джамалудин усмехнулся и снова закричал:
– Эй, Арзо! Тебе придется стать в очередь!
Кирилл по-прежнему сидел на корточках, выставив автомат поверх выщербленных камней. На какой-то момент он так ослаб, что ему показалось, что он потерял сознание. Во всяком случае, голоса вокруг стали как будто тише, Кирилл закрыл глаза и открыл их уже, когда лежал на земле. Над ним стоял Хаген и бранился. Из речи его Кирилл понял, что чеченцам почти удалось скрытно проникнуть в крепость, – бог знает сколько их переползло через стены, а только аварцы наткнулись на ударную группу, когда выставляли посты у хозблока.
– Меня ранило, – пожаловался Кирилл.
Хаген перевернул его на живот, пошарил и резко дернул. Если бы в плече росли зубы, то Кирилл бы подумал, что ему выдернули зуб без анестезии.
– Вот твоя пуля, – сказал Хаген, – держи.
Кирилл повернулся. В руках у Хагена был мраморный осколок, длинный и острый, как гвоздь. Видимо, его откололо ударившей в колонну пулей, и Кирилл удостоился сомнительной чести быть раненым каменным наконечником в автоматной перестрелке. Кирилл неудержимо, густо покраснел.
– Ты бы переоделся, – сказал Хаген. – Вот убьют тебя, что, так и будешь в грязной рубашке валяться?
Было пять часов пятнадцать минут, когда бронированная БМВ-«семерка», в которой сидели мэр Бештоя и первый вице-премьер России, подлетела к блокпосту на выезде из города. Перед «Семеркой» летели два милицейских джипа, и за ней двигалось еще восемь машин с охраной.
Возле блокпоста, под желтым трехэтажным зданием, стоял единственный в мире «Хаммер» с ручным управлением, и рядом с «Хаммером» в инвалидном кресле сидел Сапарчи Телаев.
Кортеж остановился, и Заур с Угловым, несмотря на недовольство охраны, вышли наружу.
– Что тебе надо? – спросил Заур.
– Договориться, – ответил Телаев.
– Я не буду договариваться, – сказал Заур, – потому что каждый раз, когда ты договариваешься, ты это делаешь затем, чтобы продать тех, с кем ты договорился.
И тут на погруженном в закатную тень склоне Ялык-тау сверкнула слабая вспышка, одна и другая, и через несколько секунд воздух донес до кортежа молоточки выстрелов.
Охрана хотела было затащить первого вице-премьера в машину, но тот резко осклабился, и так и стоял возле самого блокпоста, все пять или шесть минут, вглядываясь в едва различимые вспышки на Красном Склоне. Наконец перестрелка затихла, Углов повернулся к своему замначальнику охраны, Никите Азямову, и спросил:
– Сколько людей охраняет Красный склон?
– Человек тридцать. Большая часть – местные, – ответил Азямов.
– Этого не может быть, – сказал Углов, – ни при каких условиях тридцать человек не могут отвечать противнику таким шквальным огнем.
И повернулся к Зауру:
– Где ваш брат, Заур Ахмедович?
Джамалудин поднялся в кинозал через две минуты после конца перестрелки.
Заложники по-прежнему сидели за широким столом, устроенным буквой «П», – только скатерть с этого стола была сдернута вместе со всем содержимым. На ногах оставался только телеоператор.
Когда Джамалудин вошел в зал, оператор развернул камеру, и ему никто не препятствовал. Джамалудин вообще никогда не возражал, чтобы его снимали. Он возражал, чтобы его показывали.
Джамалудин оглядел заложников, достал рацию и спросил:
– Арзо, ты слышишь меня?
– Слышу, – раздалось в рации.
Члены правительственной делегации сидели очень тихо.
Аргунов чуть повернул голову, прислушиваясь к диалогу между чеченцем и аварцем.
– Что тебе взбрело в голову, Арзо? – спросил Джамалудин.
– А тебе?
Челюсти Джамалудина сжались, как капкан, он помолчал и ответил:
– Это Комиссаров устроил взрыв в роддоме. Он решил разжечь пожар между Чечней и Аварией, чтобы Россия могла погреться у костра. Я пришел спросить у него, кто подал ему эту идею.
– Тогда в чем дело? – раздалось в эфире, – я с удовольствием присоединюсь к твоему вопросу. Все равно ведь решат, что мы заодно. Та к почему бы нам не объединить силы?
– Вопросы чеченца – это вопросы чеченца, – ответил Джамалудун, – а вопросы аварца – это вопросы аварца. Не думаю, что у них много общего.
– Послушай, Джамал, – сказал Арзо, – я подготовился к этой операции лучше, чем ты. Мои люди контролируют все горы над вами. Та м не осталось ни одного русского секрета. Мы заперли выход с Бештоя-10, а тот, кто попробует оттуда взлететь, получит «Иглой» по лбу. Если мне очень понадобится, я просто возьму этот домик, и никто меня не остановит.
– Клянусь Аллахом, – ответил Джамалудин, – если ты полезешь сюда снова, я просто взорву тут все, а после этого федералы лупанут по тебе «градом» и скажут, что так было. Ты ничего не сможешь без заложников, а заложники – у меня в руках. Мы или договоримся, или нет, но я не советую тебе лезть сюда силой. Ты еще ни разу не победил меня.
С этими словами Джамалудин вырубил связь и сунул рацию себе в карман.
– Раджаб, – сказал Джамалудин, – как у нас со взрывчаткой?
– Не очень, – отозвался Хаген, – но здесь в подвале есть газовые баллоны.
– Пойди и займись ими, – приказал Джамалудин, – ты слышал, что я сказал. Если Арзо полезет снова, он получит от дохлого осла уши. Позаботься об этом.
Хаген коротко кивнул, развернулся и вышел из зала. За ним вышли близняшки Абрек и Шахид. Кирилл Водров остался сидеть на стуле у стены.
В продолжении перестрелки Асхаб Хасанов пришел в себя. Он лежал, привалившись к стене, и оператор крупным планом снимал его лицо с выступившими на нем капельками пота и стеклянными, как у чучела, глазами.
Джамалудин повернулся к Комиссарову и сказал:
– Мы не закончили разговор.
Генерал Комиссаров по-прежнему сидел во главе стола. Он был неестественно бледен, и на правой его скуле вздувался огромный синяк.
– Это все какая-то ахинея, – ответил Комиссаров. – Бред сивой кобылы. Я даже не знаю этого человека.
И в эту секунду Кирилл заметил англичанку. Она быстро набирала номер на телефоне. В общем-то леди Стейплхерст даже и не пыталась скрыть, что она делает.
Джамалудин шагнул к ней и вырвал телефон из ее рук.
– Что ты себе позволяешь? – спросил Джамалудин.
Профессия террориста удивительно портит человека: Кирилл еще ни разу не слышал, чтобы аварец позволил себе обратиться к незнакомой женщине на «ты». Если уж на то пошло, Кирилл никогда не видел,
