семья, но и почти все родственники погибли в войну, и был только какой-то двоюродный дядя, от которого Диана получила немного денег на магазинчик. О дяде Диана предпочитала не распространяться, и Ташов приблизительно понимал, кто этот дядя. Он только был удивлен, что этот человек еще жив. Ташов считал, что его убили в 2002-м.
Еще более необычной была судьба Алихана. Мальчику было четырнадцать лет, а в 2000-м, когда он получил осколок в позвоночник, ему было и вовсе восемь, однако Ташов не догадывался даже, а знал, что осколок был получен в бою, после того, как в Грозном ночью Алихан выполз из канализационного люка, расположенного между двумя российскими постами, волоча за собой гранатомет вдвое больше его самого, да и долбанул из этого гранатомета по БТРу. Восьмилетние мальчишки начисто лишены страха смерти, и такие истории случались чаще, чем можно было подумать. Об этой же было известно как раз из-за имени дяди.
Диана трижды возила мальчика в Москву, и однажды она рассказала Ташову о русской врачихе, которая месяц возилась с Алиханом и обещала поставить его на ноги, а потом спросила его, что он будет делать, когда выздоровеет. «Я буду убивать русских», – ответил мальчик. Врачиха долго плакала, а когда Алихана выгнали из больницы, поселила его с Дианой у себя дома. Они прожили так две недели, пока Алихан не велел сестре уехать.
Врачи в Бештое тоже считали, что Алихана можно вылечить. Одна австрийская больница просила за это сорок тысяч долларов, и Диана была твердо намерена эти деньги заработать.
Диане было девятнадцать лет, но иногда, когда Ташов говорил с ней, ему казалось, что он говорит со своей матерью. Она никогда не снимала черного платка, и только через три недели после их знакомства, когда Ташов уговорил Диану съездить с ним и с Кириллом Владимировичем в Торби-калу, он услышал, как она смеется.
В тот же вечер Ташов предложил ей выйти за него замуж. Конечно, по идее он должен был обратиться к кому-то из старших, но самым близким родичем Дианы был тот самый двоюродный дядя, найти которого хотели очень многие, кроме Ташова, вследствие чего все это дело выглядело затруднительно.
Свадьбу назначили на двадцать седьмое апреля. Джамалудин очень хорошо отнесся к выбору Ташова, а ребята из его отряда в два дня раскупили все, что было в магазинчике.
Третьего апреля в пять часов вечера Джамалудин и Хаген подошли к забору богатого частного дома, располагавшегося в двух кварталах от мэрии. По правде говоря, они могли бы к дому и подъехать, и им бы наверняка открыли. Но Джамалудин и Хаген бросили джип за два квартала от дома, и даже в ворота они забыли постучаться. Они просто перемахнули через высокий двухметровый забор, лишенный, однако, колючки и телекамер.
После этого они прошли по дворику, мощеному зеленой плиткой, и Джамалудин, поднявшись на крыльцо, толкнул дверь дома, которая оказалась, по дневному времени, незаперта.
Темноволосый Джамалудин и белокурый Хаген были одеты одинаково: в полуспортивные брюки и кожаные куртки, такие тонкие, что даже не скрывали засунутых за ремень брюк пистолетов.
Друзья оказались в широкой прихожей. Лестница перед ними вела на второй этаж, а справа уходил ход в кухню. На звук их шагов из кухни вышел высокий пожилой человек. Это был главный хирург городской больницы Джабраил Алиев. Он был в зеленом халате, и с его тщательно вымытых рук капала вода. При виде Джамалудина Алиев замер, и вся краска сбежала с его лица.
– Где она? – спросил Джамалудин.
Алиев ничего не ответил, а Джамалудин отодвинул его, как мебель, и прошел по лестнице на второй этаж. В первой же комнате он нашел то, что искал: там ярко горел свет, и возле старенького гинекологического кресла, поставленного поперек комнаты, были разложены хирургические инструменты.
Джабраил поспешил по лестнице вслед за ним, и когда Джамалудин оглянулся, хирург стоял на пороге комнаты, совершенно белый. Джамалудин, больше не церемонясь, вынул пистолет.
– Нам что, весь дом обыскивать? – спросил Джамалудин.
Скрипнула дверь соседней комнаты, и на пороге ее показалась Диана.
Она была все в той же черной юбке и кофте, и платок, заколотый под подбородком, все так же тщательно скрывал ее волосы. Она больше не улыбалась, и когда она подняла на Джамалудина свои черные глаза, в них было столько ужаса и тоски, что даже стоявший за его плечом Хаген вздрогнул и прошепетал несколько слов из Корана.
– Ты, я смотрю, даже дома работаешь? – спросил Джамалудин хирурга.
Чеченец ничего ему не ответил.
Диана стояла совершенно прямо, и глаза ее больше не глядели ни на Джамалудина, ни на его спутника. Они глядели куда-то мимо стен.
Аварец, одной рукой держа пистолет, другой поднял из цинковой мисочки изогнутое зеркальце, повертел его и спросил:
– Ты просто чародей, Джабраил Алиевич. Каждый мужчина может превратить девушку в женщину, но чтобы сделать из женщины девушку снова, поистине нужна помощь Аллаха или шайтана.
И снова никто не сказал ни слова. Джамалудин бросил зеркальце в звякнувший лоток и тихо, отчетливо проговорил:
– Я хочу знать, как это произошло. И не советую врать.
Хирург молчал по-прежнему, а Диана вдруг подняла глаза и спокойно сказала:
– Это происходит каждую неделю. Каждый понедельник чартер улетает в Турцию, и когда он улетает, у меня с собой в кармане нет и десяти долларов. А когда я прилетаю, я привожу товара на тысячу. А чтобы заработать на этот товар, хозяин лавки на три дня сдает меня внаем, а в пятницу он позволяет мне выбрать в его лавке товар на все деньги, которые я заработала.
Джамалудин при этих словах стал совершенно белый. Он переглянулся с Хагеном, а потом спросил:
– А что же твой дядя Исмаил?
– Его убили четыре года назад. Никто не давал мне денег. А мне нужно сорок тысяч, чтобы поставить на ноги брата.
– И кто из твоих товарок знает, как ты зарабатываешь эти деньги?
– Не будь таким наивным, – ответила чеченка, – половина женщин в этом самолете делает то же самое. Их мужья не очень-то спрашивают, как жена, улетев с тремя сотнями, привезла товару в десять раз больше. У одной моей подруги муж – майор милиции, и он встречает ее на базе и сам помогает разгружать сумки, и он ни разу не дал ей в дорогу больше пятидесяти долларов. А у другой муж пять лет воевал против федералов, у него нет правой почки и отнимаются ноги, и он прекрасно знает, как зарабатывает его жена, и чтобы забыть это, он тратит на героин все, что она заработала.
– И ты после этого собиралась выйти замуж за моего друга? – спросил Джамалудин, – или ты забыла, что с твоего мужа на том свете спросят за твое поведение? Неужели ты хочешь, чтобы Ташов был в аду?
Диана снова сверкнула глазами, и негромко ответила:
– Я не знаю, что будет в Аду, но уж точно в нем будет не хуже, чем здесь. Ты хозяин города, а твой брат – самый богатый человек республики, но неужели ты не видишь, как живут вокруг тебя люди? В этом самолете полно чеченок, и среди них нет ни одной, которая не потеряла бы на этой войне мужа или отца. Гд е мы найдем работу? Кому мы нужны? Моему брату четырнадцать лет, и чтобы поставить его на ноги, я продам не только тело, но и душу. А он, если узнает, чем я занимаюсь, убьет меня первым. Вот тебе правда, Джамалудин, брат Заура, а теперь делай с этой правдой то, что хочешь, потому что если ты думаешь, что я боюсь тебя, ты думаешь не то.
Джамалудин медленно потряс головой, словно пытаясь освободиться от наваждения. За чем бы он ни пришел в этот дом, он явно не ожидал услышать ничего подобного. Даже Хаген, у двери, казался совершенно ошарашенным. Джамалудин помолчал несколько секунд, а потом спросил:
– Как майора зовут? Который жену встречает?
Чеченка ничего не ответила.
Джамалудин вдруг криво усмехнулся, сунул пистолет за пояс и вышел из комнаты. Через секунду с первого этажа донесся грохот захлопнувшейся двери. Только тогда Диана, совершенно без сил, опустилась в кресло и закрыла лицо руками, а старый хирург заметался вокруг нее, совершенно не зная, что теперь
