Через месяц Комиссаров снова вернулся в Бештой. Он привез с собой наградной пистолет от самого президента Российской Федерации, вручил его Джамалудину и сказал:
– Джамалудин, я подал бумаги, чтобы тебе вручили Орден Мужества. И еще я хочу, чтобы твои люди сформировали отдельную спецгруппу. Такую же, как спецгруппа «Юг».
Джамалудину вовсе не нужен был орден, врученный ФСБ. Он сразу представил себе, что его старший сын может найти этот орден и спросить, что за организация выдала его отцу. Но Джамалудин не стал обижать Комиссарова, а просто вежливо сказал:
– Я не хочу ни от кого получать приказы.
– Но твой тесть Арзо получает от нас приказы, – возразил Комиссаров, – и не считает это зазорным.
– Арзо сдался в плен, а я нет, – ответил Джамалудин.
Федор Комиссаров был сильно раздосадован этим разговором и уехал к себе в Нальчик, а бумаги на орден куда-то затерялись.
Джамалудин продолжал ходить по горам. На западе его отряды доходили до Бараньего туннеля, который соединял Северную Аварию с Южной. По этому туннелю гоняли спирт, и люди Джамалудина завели привычку забирать чужие спиртовозы, а потом они загоняли их на заводы Кемирова, и тот разливал из чужого спирта свою водку. Это дело не очень одобрялось владельцами спиртовозов, а это были влиятельные люди.
Вот прошло полгода после разговора Комиссарова и Джамалудина, и Заура Кемирова вызвали в Москву. Там, в высоком кремлевском кабинете, его встретили двое. Замглавы администрации президента, который считался правой рукой самого президента, и Федор Комиссаров, который опять-таки считался однокашником и чуть не побратимом замглавы.
Заура приняли очень хорошо. Несмотря на то, что в предбаннике сидела целая толпа, Заура сразу провели в кабинет, и когда он зашел, он увидел здоровенную комнату с блестящим паркетом и тяжелой дубовой мебелью, и невзрачного человека под сенью трехцветного знамени.
Впрочем, невзрачный человек тут же вышел из-за стола и крепко пожал Зауру руку, а затем он предложил всем сесть за маленький столик, окруженный тремя вздутыми креслами, и даже вынул из сейфа бутылку отличного коньяка.
– Мы очень обеспокоены ситуацией в республике, – сказал замглавы администрации, – я тут получил от Федора ряд цифр. Вот я посмотрел: после отпора, данного чеченцам, дотации республики возросли втрое и достигли двух миллиардов долларов, а что получил Бештой?
Заур помолчал, а вместо него ответил Федор Комиссаров:
– Ничего, – сказал Комиссаров.
– Как-то странно получается, – заметил замглавы администрации, – против чеченцев сражались люди вашего брата, а деньги за это получил президент Асланов.
Заур Кемиров хотел сказать, что они сражались против чеченцев не для того, чтобы получить за это деньги, но в этот момент Федор Комиссаров резко воскликнул:
– Он думает, мы в Москве тут идиоты сидим? Или мы не знаем, кому обязаны победой? Если бы не ваш брат, мы бы потеряли республику! Если бы ваш брат послушался вашей бестолочи президента, наши пограничники сейчас бы стояли в Краснодарском крае!
Зауру Кемирову было очень приятно слышать такие слова. Нечасто Москва ругала президента Асланова.
– Как вы вообще выживаете?
Заур Кемиров вздохнул. В это время рынки в Бештое еще не так развернулись, и город выживал потому, что Заур Кемиров содержал его на свои налоги. Это были очень неплохие налоги, и к тому же Заур в отместку не платил ни гроша в республиканский бюджет, но все же Заур был не настолько богат, чтобы содержать целый город, а в придачу к городу – двести человек, которые ничего не делали, кроме как бегали по горам и тренировались. Только оружие для этих людей стоило миллион долларов, и Заур заплатил за все это из своего кармана, потому что не было никакого смысла окольным путем делать то же самое из городского бюджета.
– Стараемся, – сказал Заур, – вот, больницу новую построили. Две школы новых.
– А вы не планировали пополнять городской бюджет за счет развития туризма? Горнолыжного?
Заур Кемиров пожал плечами. Двугорбая Ялык-тау, у подножия которой и был расположен Бештой, считалась одной из самых красивейших на Северном Кавказе. Она, правда, была на тысячу метров ниже Эльбруса, и летом снег сходил с нее почти совершенно, оставляя лишь белую кисточку на восточной, самой высокой вершине. Но этот относительный недостаток (все равно мало кто будет спускаться с верха горы- пятитысячника) искупался огромной протяженностью трасс и изобилием любимых горнолыжниками пологих склонов. На Ялык-тау можно было б кататься весь день и ни разу не повторить маршрута.
В отличие от других популярных курортов Кавказа – Эльбруса, Домбая и Архыза, – ЦК КПСС приберегло Ялык-тау для себя, устроив там заказник и санаторий на месте крепости Смелая. Редких любителей горных лыж доставляли на ее склон на вертолетах. Подъемников почти не было, зато коммунисты не пожалели средств и подвели к бывшей крепости поистине капитальную инфраструктуру: газ, воду и высоковольтную ЛЭП.
В начале перестройки санаторий приватизировали какие-то москвичи. Они попытались устроить там курорт, но курорт как-то не устроился. Местное население упорно не желало соответствовать европейским стандартам гостиничной обслуги и искренне полагало, что если напившаяся русская девочка хохочет с тремя парнями у стойки бара, то эту девочку потом можно иметь в гостиничном номере втроем во все места. Из-за такого несовпадения культур все местные парни стали считать русских девчонок шлюхами, а все русские девочонки стали считать местных парней насильниками, и все кончилось парочкой совершенно гнусных угловных дел.
Окончательный крах наступил в 98-м году, когда многодетная семья из-под Воронежа отправилась на Ялык-тау по тому самому маршруту, на котором когда-то отец семества познакомился со своей будущей женой. У старшего поколения остались самые ностальгические воспоминания о патриархальных нравах и гостеприимных селах. Туристы напоролись на летний лагерь Арсаева, и их зарезали для конспирации.
В том же году высокогорный санаторий перешел в собственность Заура Кемирова. Он некоторое время подумывал насчет туризма; потом посчитал стоимость необходимой инфраструктуры (подъемники, дороги, гостиницы, аэропорт), представил себе своего брата и его парней за столиком в пятизвездочном отеле напротив пожилой французской пары, колеблющейся в выборе между Шабли и Шардоннэ, – и плюнул. Цифры, что называется, не сходились.
– Не планировал, – сухо сказал Заур.
Тогда Федор Комиссаров достал из стоявшего рядом портфеля папку и молча положил ее перед Зауром. Заур раскрыл папку, и у него захватило дух.
Сверху лежали снимки Ялык-тау – возможно, те самые, что делал Комиссаров. На снимках, переведенных в цифровой формат, склоны Ялык-тау были с помощью фотошопа уставлены подъемниками и кое-где даже подсвеченными трассами, прямо к горе вело четырехполосное шоссе, и на двухтысячеметровой отметке вместо старых стен крепости вздымалась стеклянная игла.
– Президент России, – сказал замглавы администрации, – любит кататься на лыжах, и управление делами президента в настоящее время ищет, где мы будем строить настоящий горнолыжный курорт. Я думаю, вы согласитесь, что в России нет места красивей Ялык-тау.
У Заура Кемирова пересохло во рту. Цифры проекта мелькнули перед его глазами, как числа в окошке счетной машинки. Минимум миллиард долларов, который потратят на само строительство. Из этого миллиарда, конечно, половину украдут, но в том-то и дело, что эту половину будут красть в Бештое и совместно с Бештоем. Другой миллиард долларов, – его вгрохают всякие олигархи и промышленники, которым для статуса необходимо бунгало рядом с верховной резиденцией. Бештой-10 с его вечно пьяными солдатами, который наконец выкинут к черту, потому что на этом месте построят международный аэропорт.
– Этот проект не окупаем как коммерческий, – сказал замглавы администрации, – но, черт возьми, вы понимаете политические последствия? Президент России строит свою резиденцию на Кавказе! И ваш город при этом получает больше денег, чем вся остальная республика!
