Теперь очередь озадачиваться мужикам в жилетах.
— Старшой! — неожиданно окликает Саша. — Да проще этих мудаков положить, чем убеждать. Мы и так график не выдерживаем!
— Отставить! Живых и так мало! — рявкает Николаич.
— Так какие документы вы хотите от нас? А главное — какие в ответ можете представить вы? — опять спрашивает опер, грамотно прикрывшийся дверцей УАЗа.
— Ладно, — сдается тот, что с карабином. — А как вы докажете, что у вас снайпер?
— Прострелить тебе голову? — ласково спрашивает Николаич.
Сзади, от фуры, очень к месту бахает приглушенный выстрел.
— Что там у вас? — спрашивает по рации Николаич. Выслушав ответ, информирует: — Зомби подошел, упокоили.
— Хорошо, раз так обстоит дело, со снайпером, — уберем оружие. Только вы первые. У вас же снайпер!
— Лады. — И в рацию: — Мы здесь убираем оружие, внимание — пока собеседники свое не уберут!
Повинуясь знаку Николаича, берем оружие «на ремень».
Немного помедлив, то же делают и жилеты.
Николаич с опером подходят к ним.
Мы с Сашей поворачиваемся спинами друг к другу — он по-прежнему контролирует жилетов сбоку, а я уже на автомате прикрываю тылы. Правда, слышно все отлично, а еще замечаю, что Николаич и Дима стоят так, чтоб не перекрыть линию стрельбы ни нашим на фуре, ни нам с Сашей.
— Итак, вы кто?
— Отряд самообороны гаражного кооператива!
— Сильно. А зачем дорогу перекрыли?
— Ну эта… проверять, кто тут мимо нас едет.
— И кто мимо вас едет?
— Да вот хоть и вы…
— Мутное какое-то объяснение. А жилеты эти зачем?
— Это после того, как с зомби в гаражах возились. Одного нашего подстрелили случайно, сумрачно было — за зомби приняли. Вот и надели, чтоб своих видеть.
— А кто подстрелил?
— Да сами и подстрелили… Кому же еще.
— Старшой! Тут какие-то невнятные покойники! — Это Надежда с той стороны дороги.
— В смысле?
— В смысле и здесь на расстрел похоже.
— Ваших рук дело?
— Н-нет… Мы никого живых не убивали… Ну кроме того, нашего… Эти здесь уже лежали, когда мы из гаража осмелились вылезти.
— А долго собирались?
— Сегодня впервые. Еда у нас кончается. Думали разжиться.
— Ну-ну… Дима, что скажешь?
— Очень не хочется, но можно провести по усеченной программе следственно-розыскные мероприятия. А доктор обеспечит судмедэкспертизу… Еще нужна пара понятых. Если эти из самообороны не при делах — одно дело, если разбойничают — другое.
— Сколько времени займет?
— А это как доктор ковыряться будет. Протокол не ведем?
— Не ведем. Доктор, сколько времени понадобится и что сможете определить?
— Прижизненность ранений и причину смерти, также калибр, если огнестрелом пользовались. Ну если в темпе, то минут пятнадцать.
— Давайте. — И тут Николаич ловко берет на мушку одного из самооборонцев. Стоявший рядом Вовка так же моментально тычет стволом ППС в ребра другому. Я не успеваю открыть и закрыть рот, а уже все трое в жилетах обезоружены, и Дима ловко охлопывает их в поисках дополнительного оружия.
Надя одобрительно на это смотрит. Оставив под присмотром Николаича и Вовки задержанных, выдвигаемся к ней. Она стоит рядом с тремя лежащими рядком трупами. Все трое — молодые ребята, одеты в гражданскую одежду, но коротко стриженные головы заставляют думать о военнослужащих. Дмитрий бурчит под нос:
Потом смотрит на нас с Надей и бухтит:
— Не топчитесь на участке местности, где произошло событие, в отношении которого имеются данные о возможном наличии в нем признаков преступления.
— Шутишь? — недоуменно спрашивает Надежда.
— Статическая стадия осмотра заключается в изучении обстановки места происшествия без нарушения ее первоначального состояния. Так положено. Начнете топтаться — исказите картину.
— Нет, это он не шутит, он это серьезно, — озадаченно заключает медсестра. И смотрит на описывающего круги по спирали мента с некоторым суеверным уважением.
— Сильное колдовство, — отвечаю я ей. Пару раз я присутствовал на подобных мероприятиях, поэтому не удивляюсь.
На одном из них была пьяная драка и уже все виновные были задержаны. Место, где до начала драки участнички играли в домино и «совместно распивали спиртные напитки» (как суконным языком протокола именовалось это веселое действо) и где, нелепо свисая через лавку головой под стол (к валявшимся там костяшкам домино, стакану и почему-то вилке), лежал уже холодный пострадавший, никак не охранялось. Менты вели себя довольно легкомысленно и уж никак не напоминали священнодействующего Дмитрия. Тогда видно было, что действуют работнички проформы ради.
А на втором месте преступления, там да, на меня рявкнули сразу с двух сторон — и следак, и мой же собственный учитель, стоило мне только начать движение в сторону тела. Там видно было, что следователи и ходят осторожно, и изучают все внимательно, и не перешучиваются, и вообще — работают. Я-то хотел, как учил меня мой же стоявший рядом профессор, проверить, — может быть, жертва еще жива. Но школьница была мертва — те же менты это уже проверили. Да и сложно было девчонке выжить, когда ее изнасиловал, задушил, а потом, уже в мертвую, забил два кола некий сукин сын.
Потом как-то я встретился с тем самым следаком. Поговорили о том о сем — следак уже работал охранником, слиняв из добиваемой правозащечниками милиции, и время потрепаться у него было. Сукина сына взяли. Оказалось, что за ним был шлейф аналогичных преступлений — доказано было еще три подобных эпизода. А потом оказалось, что он, горемыка этакая, невменяем и его, несчастного, надо лечить, холить и лелеять, а не сажать, и уж тем более никак не стрелять. Рассказывая это, следак аккуратно переместился ближе к урне и несколько раз ожесточенно плюнул в нее, чтоб не пачкать пол.
— Ну может, его там залечат, — безнадежно протянул я.
— Ага… Как Джумагалиева. Помнишь такого людоеда?
— Помню.
— Так вот, полечили полгодика и выпустили. И хрен знает где он сейчас шляется. И таких примеров десятки, если не сотни. Я сейчас одного бы хотел…
— Чего?
— Чтоб все эти упыри девчонок ели не у простых людей, а у правозащитников. Это бы здорово либералам мозги прочистило. Я уже увольнялся, когда приехала куча референтов — у столпа нашего правозащитного движения кошелек подрезал кто-то. Сумма смешная, всего шесть тонн зеленых на карманные расходы. Но жалко ему ее до слез и рези в животе. И вопиет о мщении наглым ворам, вплоть до
