Монетного, так что любви к нам у работников никакой. Сейчас же скорее придется следить, чтоб туда никто не влез. Ну насчет размещения внутри периметра Монетного двора — вопрос времени. Пока нам лучше удержать внешний периметр крепости. Будем думать об этом. Сейчас мы пойдем на собрание в Управление — здание Гауптвахты. Надо решить, кто за что отвечает, и прикинуть хотя бы общий план обороны и жизни в осаде. Мне говорили, что у докторов есть важная информация?
— Да, кое-что уточнили.
— Отлично, тогда ждем нашего начарта и двинемся. Музейные уже там, наши руководители, кто на месте, — тоже. Есть вопросы?
— Какие у вас отношения с Внутренней службой безопасности заповедника? Есть ли контакт с Артиллерийским музеем?
— А как вы считаете, какие отношения, если основная задача охраны Монетного двора — обеспечение сохранности продукции и сырья? Контакты с посторонними не приветствовались, а охрана музея — именно посторонние. Так что никакого взаимодействия не было. Сейчас в связи с изменением задачи придется взаимодействовать. Пока мы практически силой отняли у них Трубецкой равелин. Так что восторга у них маловато. А без нас они крепость дюжиной стволов не удержат. Сейчас сюда уже посторонние люди валом валят — особенно те, кто живет неподалеку, а уехать некуда и не на чем… Так что веселье будет… С Артиллерийским перезванивались, от них люди уже подошли. Сидят на Гауптвахте. — Он ухмыльнулся.
— А кто такой начарт?
— Вы не забыли, что у нас в крепости есть штатная артиллерия? Два орудия — пока из них двенадцатичасовой залп дают, но вообще-то пушки исправные и при наличии снарядов могут многое. Командир этой батареи Охрименко обещал за нами зайти, у него тоже информация важная. Их всего артиллеристов тут четыре человека, отставники, работают как часы.
— Зомби уже подходили?
— Как ни странно, пока нет. Может быть, холодно им тут…
— Я не услышала, что кроме выступления перед широкой публикой ожидает меня? — спрашивает Валентина.
— По поводу ваших исследований есть мнение, что стоит вас отправить в Кронштадт. Там удалось отстоять больницу и в целом гарнизону худо-бедно получается пресечь эпидемию. Во всяком случае, треть города они контролируют, и возможно, что им удастся справиться лучше нашего. Когда я доложил туда о ваших выводах, комендант настоятельно просил доставить вас к ним. Если вас интересует мое мнение, это разумно.
— Без меня меня женили, — фыркает Валентина.
Снизу бодро притопал такой бравый мужик лет шестидесяти, оглядел всю нашу компанию и представился:
— Командир сигнальных орудий полковник в отставке Охрименко! Если все прибыли, прошу следовать со мной, а то они там уже сейчас передерутся.
За артиллеристом двинули мы с Валентиной да Николаич с Михайловым.
В аккуратненьком здании Гауптвахты, где размещается дирекция Петропавловской крепости, людей больше, чем стульев. Крик стоит великий, и артиллерист ненамного ошибся — вполне подраться могут. Это и понятно, стресс у всех, да еще в придачу начинается запрягание в одну телегу коня, трепетной лани — и уж одним походом, — рака, лебедя и щуки. И должны тянуть все в одну сторону, потому как иначе всех сожрут.
Про противоречия Монетного двора и музейщиков мы уже поняли. Но в крепости имеются еще и другие организации и арендаторы. Есть толпа пришлого народу, с которым еще разбираться и разбираться. Есть мужики в офицерских мундирах и в штатском, но видно, что отставники — явно из Артиллерийского. Сидят три человека в броских сине-оранжевых куртках — эти из МЧС. На спинах у них так и написано крупными буквами. Милиционеров двое — один с «кедром», но подсумка не видно, так что, похоже, все патроны у него в магазине. Косится на нас. Вероятно, у него чешется язык спросить: что это за охотхозяйство тут явилось? В общем, Ноев ковчег представлял собой куда как более дисциплинированную команду.
Самое главное сейчас — это решить, кто будет главным. Без единоначалия кончится все плохо. А тут есть кому письками мериться. К тому же бедламу с зомби всего вторые сутки пошли — мышление на новые жизненные реалии так быстро не перекроишь, да и психологию профессиональную сразу не переделаешь. Для музейщиков что из Артиллерийского, что из заповедника музейные экспонаты — это святое! Корова неприкосновенная! Ну правда, Артиллерийский в этом плане проще — оттуда, помнится, при обороне Ленинграда передали десятки артсистем, кучу средств связи и даже стрелкового оружия для ополченцев (нехолощеное оно было, что ли?). А сотрудники стали инструкторами, они и обучали, как этим пользоваться. Читал, было дело.
А вот заповедник никак не может смириться с занятием музея-тюрьмы под «казарму», как выразился импозантный седовласый мэтр. Видно, что он потрясен до глубины души. Шумная перебранка — увы! — имеет место. Роль матроса Железняка[14] берет на себя один из мужиков в куртке МЧС.
— Уважаемые господа, граждане, товарищи, кому как нравится! Сейчас у нас каждая секунда на вес золота, потому предлагаю дискуссию свернуть. Выживем — подискутируем. Если будем дискутировать сейчас, — не выживем! За это ручаюсь. Прошу тишины!
— Да кто вы такой, чтоб тут распоряжаться! — Это не выдерживает полная женщина. — Я требую, чтобы милиция навела тут порядок! Территория музея-заповедника находится под юрисдикцией дирекции! Поэтому вы обязаны выполнять то, что велит дирекция, а не заниматься тут самоуправством!
— У дирекции странные представления о происходящем, — громко заявляет Михайлов.
Это подливает масла в огонь.
— Это у вас странные представления о том, как вести себя в музее, солдафон неотесанный, — подпрыгивает седовласый мэтр. — Ценнейшие экспонаты экспозиции отданы под общежитие какое-то! Это… это неописуемо! Вы за это ответите!
— Вы у себя распоряжайтесь! Мы же не лезем в ваши дела, сидите клепайте свои колечки-цепочки безвкусные! — Это какая-то деваха за мэтром вякает.
— Это у вас безвкусие, достаточно глянуть, как вы вырядились! — режет правду-матку весьма неброско, но очень стильно и очень, по-моему, дорого одетая дама с весьма грамотным макияжем.
Ну это вообще какой-то театр абсурда!
Неожиданно на меня снисходит святой дух. Я дергаю за рукав Валентину Ивановну:
— Уши прикройте!
Она непонимающе смотрит на меня, но ушки прикрывает.
Придвигаюсь ближе к спорщикам и, набрав воздуха в грудь, ору изо всей силы что-то вроде:
— Йиэх!
Эффект сильный. На меня смотрят все, причем только Николаич с Михайловым ухмыляются, остальные, видимо, предполагают, что я свихнулся.
— Это я хотел вам всем напомнить, что вообще-то в городе катастрофа и мы очень скоро столкнемся с нею вплотную. При этом у нас на все про все полста вооруженных людей, полное отсутствие организации и куча неорганизованных штатских, которых надо кормить да и сортирами обеспечить, иначе завтра тут будет все засрано, а послезавтра у нас тут будет дизентерия… А скоро набежит еще больше публики. При этом никто на воротах не проверяет прибывающих на предмет инфицированности. Значит, вполне может забежать инфицированный и здесь перекинуться. Устраивать разборки в духе коммунальной кухни сейчас просто преступно!
— А вам слова никто не давал! — ехидно замечает седовласый. — Если вы думаете, что ваш вопль дает вам право…
— Для того чтобы вывезти четырех уцелевших детей из мертвого детсада, мне пришлось упокоить трех мертвых детей. Так вот, чтобы спасти этих четырех детей от глупой гибели, я вполне могу упокоить одного пустомельного осла. Либо мы ведем собрание конструктивно, либо вы сейчас выйдете в окно, например. Вас по роже били? Ну когда-нибудь?
Импозантный бледнеет. Похоже, как истинный интеллектуал, он никогда не получал в харю. За него вступается деваха, требующая вмешательства милиционера — того, с «кедром».
