ППС-43. Сгодится? Могу выдать сто двенадцать штук.
— Сгодится, конечно. А вот как насчет калашей?
— У меня всего десяток, еще АК-47. И они хоть в хорошем состоянии, но трепаные. И рожков к ним всего по два. И патронов этих у меня вообще нет. Так что выдать-то могу, но патроны добывать отдельно придется. Вот для рядовых у меня одни винтовки и карабины. Хотя есть пара фузей… Так. Пошли-ка вместе — помочь надо.
Следующие полчаса мы кантуем разношерстные тяжеленные ящики. Немудрено тут геморрой получить. Наконец старомодный ящик. И ей-богу, с готическим шрифтом. Мичман возится с защелками.
— Так. Вот фузеи.
В ящике лежат два пулемета. Очень характерного вида — мы такие часто находили у немцев. Французский станковый «гочкис» — 8 мм, образца 1914 года. Своеобразный ствол со словно надетыми на него кольцами охлаждения радиатора, нелепая и милая в своей старомодности пистолетная латунная рукоятка.
— Ого! А рамки для него есть?
— Полно. Ну-ка дернем вот этот ящичек.
Глаза на лоб лезут — в ящике навалом пара сотен широких и длинных железных пластинок с вырубленными штампом выступами. Эти выступы полусогнуты, и если засунуть между ними патрон, то они словно обхватят его вытянутыми полукруглыми лапками. И всего влезает в эту рамку двадцать восемь лебелевских пузатеньких патронов с никелевой серебристой пулей. Эти пулеметы — трофей после разгрома Франции — немцы потащили в Россию, потому как МГ-34 оказался слишком нежным для наших морозов и грязи. В первую же зиму немцы отметили, что универсал переходит от холода на одиночную стрельбу с перезарядкой пулеметчиком после каждого выстрела. Вот и потащили сюда чешские и французские машинки. Те работали как часы. Спасибо, к слову, и чехам, и французам за это…
— А патроны?
— Тысяч двадцать наберется. Станков нет, запасных стволов нет, ЗИПа нет.
— Ну станки-то ладно. Что-нибудь придумаем. А вот эскаэсы есть?
— Не у меня. У меня рухлядь. Вот могу лебелевские карабины предложить — пятьдесят одна штука. Тогда все лебелевские патроны спихну с глаз долой. Это еще тысяч десять наберется и для рядовых вполне сгодится. С этим, думаю, первое время продержаться можно. Потом до нормальных складов дело дойдет. Не эту тряхомудию уже пользовать будем. Если повезет, конечно.
— Это да.
А приятно посмотреть на ожившего и воодушевленного пациента! Ишь, зашустрил мичман! Прямо воскрес!
— Так, осталось у нас тринадцать человек безоружных.
— Могу дать ящик ППШ-41. Это четыре штуки. С дисками напряг, так что по одному диску выйдет.
— А рожки от ППС не подойдут?
— Нет, они разные и друг к другу не подходят.
— А не найдется ли в хозяйстве пулеметов? Ручных?
— Есть «Зброевки». Но к ним ни боеприпасов, ни рожков. «Дрейзе» есть. Может, возьмете наганами? Я и кобуры дам.
— А может, там РПД какой? Или ДП?
— А лекарство от жадности в этой сумке есть?
— Нету. У нас там три тысячи человек. По уму-то половину бы вооружить. А получаются слезы кошачьи. Командиры тут танцы вытанцовывают да задницы бумажками прикрывают.
— Так бумажка — это свято. Я и сейчас вот начну выписывать. Пока думай насчет наганов.
Звоню Николаичу. От перечисленного он немного дуреет — не рассчитывал на такую роскошь. Готов и на наганы согласиться, но просит покочевряжиться — вдруг чего еще полезного добудем.
Показывая всем видом, в каком я восторге от маузера, размягчаю, насколько возможно только это сделать, мохнатое сердце мичмана. Подумав и махнув рукой, притаскивает — ну хоть стой, хоть падай — две винтовки СВТ-40. И штыки к ним. Оказывается, что это было оружием часовых у знамени. Аж годов до 1960-х. Потому винтовочки ухоженные, и, главное, в стволах муха не сидела. Но патронов и к ним нет. Тоже надо начвора трясти.
И под занавес, как бы ошибившись в счете, притаскивает не семь, а восемь наганов — и к ним кирзовые кобуры, почему-то белого цвета.
— Так, теперь я буду писать расходную ведомость. А ты, доктор, сколько патронов притащишь, столько и заберете. Вот тут, значится, они лежат — 7,62 на соответственно двадцать пять.
Тэтээшки маузеровские.
Пока мичманюга не спеша корябает накладные, успеваю притартать и сложить в кучу тысяч сорок патронов.
Оторвавшись от бумажонки, мичман замечает: еще пару цинков можно прибрать. Прибираю.
Начинаю понимать, какую гору оружия мы получили! Штабель ящиков и ящичков становится все больше и больше. Черта лысого мы все это сумеем вывезти на УАЗе. Да и «хивус» столько не упрет. У него вроде тонна грузоподъемности. А еще понимаю, что вместе с оружием и мы получили геморрой. Правда куда как более приятный, в отличие от мичмана, но делиться-то придется. И что кому раздавать? Вот той же троице эмчеэсовцев какое оружие выдать? А михайловским? Да не говоря уж о самих себе, любимых! Страшная жаба уже начала тяжко давить меня. У Николаича все впереди.
— А вот скажи, доктор, это правда, что мужики говорили про геморрой? Ветеринар посоветовал одному: весенний конский навоз набрать на дно ведра, засыпать углями, чтоб загорелось, и посидеть пуканом на нем с часок. Чудо как помогло. Другой хмырь тоже страдал шоферской болезнью. Ну народное средство, когда выпал «хвост», хозяйственное мыло пользовал. И тоже помогло.
— Незнаком с таким лечением. Чтоб геморрой коптить? Первый раз слышу. Я-то сдуру считаю по старинке, что геморрой лечат регулировкой стула, подвижным образом жизни, свечами и прохладными подмываниями…
— А если по-человечески то же самое?
— По-человечески: алкоголь пока не пить, острое не есть. Овощи, фрукты — чтоб была клетчатка. В сортир — каждый день, и лучше в одно и то же время. В день пешком проходить не меньше пяти километров. В аптеке взять противогеморроидальные свечки — хоть анузол, хоть неоанузол — что есть. И пихать по свечке себе в задницу раза два-три вдень. Долго не сидеть, каждый час вставать и минут пяток походить, размяться. Задницу мыть прохладной водой. От этого узлы сокращаются. Ну и руки потом тоже мыть. И к новой докторше обратиться. Я ее завтра предупрежу.
— Как же без алкоголя-то?
— Вправишь шишки обратно, перестанут выбухать и болеть — опять будет можно.
— Вот это правильно. Ну что, по граммульке за знакомство?
Вот и лечи таких. Но почему бы и не принять? Настроение — хоть песни пой, а алкоголь всегда усиливает настроение. Именно не улучшает, а просто усиливает. Если грустно, то от алкоголя станет вообще в петлю лезь. А если хорошо, вот тогда будет полный праздник.
Садимся и принимаем по граммульке. Закусь у мичмана самая подходящая для геморроя: колбаса копченая, хлеб серый и лимон офицерский — то есть лук репчатый.
С удовольствием от процесса режу закуску штыком от СВТ.
— Вот вылечусь от этого сраного геморроя, подарю тебе саблю! Без балды!
— Будешь так пить, не вылечишься!
— А я брошу. На период лечения. Ну, со свиданьицем!..
Посреди отдыха звонит мой мобильник. Братец на связи.
— Але?
— Дарова! Как дела?
— Сижу пью водку с мичманом, который мне кучу оружия выдал. В Кронштадте. Собрали у кого были военные билеты, и комендант разрешил вооружить военнообязанных. Я и на тебя получил — твой билет у меня. Из квартиры все документы забрал.
— Это здорово! А мы тоже отличились.
