так — там СЛАДКИЙ чай. ОЧЕНЬ СЛАДКИЙ!
— Рита!!! Рита!!! Ну-ка давай чайку попьешь!
Пристраиваю носик ей ко рту, осторожно наклоняю.
Сначала пациентка не пьет и немного сладкого чая выливается изо рта. Говорю громко, добиваюсь хоть какого-то внимания — и маленькая победа: начинает глотать и довольно долго пьет. Пульс уже под шестьдесят. Даже, пожалуй, шестьдесят два в минуту.
— Мите чаю дайте…
О, заговорила, отлично!
— Сына Митей зовут? Он Митя?
— Митя… Дайте ему…
Да с нашим удовольствием! Передаю чайник Наде. Управляется ловко. Пожалуй, половчее меня. Опыт явно немалый.
— Так, ребята, теперь, после того как она попила, можно вам и лечь. И грейте ее вдвоем. Ноги-руки не надо, а вот затылок, голову, шею — обязательно.
Ребята пристраиваются поудобнее, а я накидываю на них шинели.
С мальчонкой поступают так же. То, что он просит еще попить и жадно присасывается к чайнику, меня радует.
— Эсэсовцы все ж умные были. Сволочи, но способ открыли хороший. — Это тот, которого вроде Леней зовут.
— Ага. Судя по мемуарам немецких солдат и офицеров по Второй мировой, они у нас много каких открытий сделали: и что здесь есть зима, и что во время зимы холодно и падает снег, и что зима — это генерал, как и генерал грязь, и что СССР, оказывается, большая страна…
— И еще, что когда им бьют морду, то это неправильно и больно.
— Вот-вот. Эсэсовское открытие способа отогревания можно было бы сделать и не убивая несколько сотен наших военнопленных. Спросили бы любого северянина — хоть якута, хоть чукчу, хоть архангельского помора. А так словно в старой театральной шутке, когда нахальный певец выходит на сцену и заявляет: «„Шаль“. Романс Глинки. Исполняется впервые». Ему из зала: «Да что за чушь, этот романс уже сто лет как исполняют!» На это певец высокомерно заявляет: «Мною исполняется впервые!» Вот и они открыли то, что известно северянам минимум пару тысяч лет и тайной не является.
— Она, кажется, заснула!
Ну-ка. Если заснула, это хорошо. А вот если помирает, это хуже. Такой удар по организму тем и плох, что начинает рваться там, где тонко. Черт ее знает, что у нее не в порядке.
Но вроде бы она действительно уснула, да еще во сне теснее прижалась всем телом к тому парню, которого зовут Леней. И не только прижалась, а закинула на него согнутую в колене ногу и обняла рукой. Почему-то многие женщины любят так спать…
— Ленька, после того что у вас с нею было, ты, как будущий офицер, просто обязан на ней жениться.
— Это ты от зависти! Сам-то на себя посмотри.
Проверяю пульс — уже близко к норме. Мальчонка опять присосался к чайнику и явно оживает. Спрашиваю у Надежды:
— Как у него?
Подтверждает, что и у мальца показатели пульс — дыхание нормализуются.
Раз так, то пока мне тут делать нечего. Прошу лопоухого провести меня к заграждению.
Не успеваем выйти из ворот, как навстречу идут Николаич со Званцевым, оба местных майора и те двое, с Дворцового моста. Замыкает шествие седой сапер. Лицо у него странное: вроде бы и удовлетворен делом, а вроде что-то и ест его в душе.
— Ну как?
— Забор поставлен, сейчас уже утихомирились.
— Не нравится мне этот забор. Ненадежен и нефункционален. Эрзац!
Теперь понятно, чем сапер недоволен.
— Пару дней постоит.
— Почистим набережную, растащим машины — усилим. Стройматериалы разгрузили. Так что справимся.
— Если не потеплеет. Покойники на солнышке пошустрее будут. Как змеи.
— Мы поторопимся.
Лопоухий делает странное порывистое движение к Званцеву. Тот протягивает ему руку, словно останавливая:
— Здравствуй, сын!
— Здравия желаю!
— Ну как?
— Нормально.
— Отведи доктора на «галошу», комендант просил его прибыть побыстрее.
— Доктор, тут у вас дела еще есть?
— Срочных нет.
— Тогда стоит уважить коменданта, — говорит Николаич. — И возьмите пару сигар из запаса. Пригодятся.
Явно знает что-то, чего не говорит.
Лопоухий сопит обиженно. Похоже, что сухая встреча с отцом его огорчила. Парень явно ожидал совершенно другого. Ну понятно, суровые морские волки, никаких сюси-пуси…
Залезаю на «хивус». Водила незнакомый, но белая кобура с наганом очень знакома. Кивает мне водила и отваливает от пристани, на лестнице остается обиженная фигурка лопоухого Званцева-младшего, маленького на фоне сваленных кучей строительных конструкций. Хороший парень. Зря отец с ним так сухо…
— Как прошло?
— Вроде без потерь. Осталось еще зачистить жилые дома да в Адмиралтействе тоже в некоторых помещениях мертвяки.
— Спасенных много?
— Не меньше двух сотен.
— Курсанты?
— И преподаватели, и штатские тоже есть.
— Теперь, наверное, то же с училищем имени Фрунзе делать будут. Там тоже курсанты заперты. Но на Васькином острове упырей много больше.
— Наверное.
— А мы сегодня видели три бронетранспортера — шли по Литейному мосту от Большого дома.
— Ну так не мы одни живы…
— Похоже на то…
«Галоша» сквозит почти до самых ворот. Как только схожу на пристань, она разворачивается и уходит обратно к Адмиралтейству.
Непонятно, брать сигары и идти к Овчинникову? Или, наоборот, сначала комендант. А потом сигары. И почему две? Я со времен армии не курю. Ладно, пойду к коменданту без сигар.
— Хорошо, что вы пришли… — Меня встречает старый знакомый — Павел Александрович. Тот, что предупредил об опасности поедания медвежьей печени. — Я вас уже давно жду, а времени мало.
— Меня попросили зайти к коменданту.
— Так я вас и ждал поэтому. Идемте, не хотелось бы опоздать.
— А комендант где?
— В Артиллерийском…
— Да в чем дело-то?
— Вы слыхали, что во время зачистки зоопарка пострадали два человека?
— Да. Слыхал.
