Танец с драконами

Он испустил последний прерывистый вздох на рассвете. Было темно и пасмурно, с небес лил холодный дождь, превращая кирпичные мостовые старого города в реки. Ливень загасил самые страшные пожары, но с лежавшей теперь в руинах пирамиды Хазкаров всё ещё поднимались клоки дыма, а огромная чёрная пирамида Иеризанов, где обустроил своё логово Рейегаль, в сумраке выглядела, словно толстая бабища, увешанная мерцающими оранжевыми самоцветами.

«Быть может, боги всё-таки не остались глухи к нашим бедам, – подумал сир Барристан Селми, глядя на мигающие вдалеке угольки. – Не случись дождя, весь Миэрин уже сгорел бы в пожарах».

Драконов нигде не было, но рыцарь и не ожидал их увидеть. Ливень им не нравился. Появившаяся у горизонта на востоке тонкая красная полоска, предвещавшая скорый восход солнца, напомнила Селми первую кровь, сочащуюся из свежей раны. Зачастую, даже когда разрез глубок, кровь выступает наружу прежде, чем раненый почувствует боль.

Старый рыцарь стоял у парапета на самом верхнем ярусе Великой Пирамиды и всматривался в небо. Он поступал так каждое утро, зная, что рассвет настанет, и надеясь, что вместе с солнцем вернётся королева. «Она не могла нас оставить, она не бросила бы свой народ», – уверял себя рыцарь, когда услышал донёсшийся из королевских покоев предсмертный хрип принца.

Сир Барристан зашёл внутрь. С его белого плаща стекала дождевая вода, а сапоги оставляли мокрые следы на полу и коврах. По его приказу Квентина Мартелла уложили на кровать королевы: тот был рыцарем и к тому же дорнийским принцем. Дать ему умереть в той самой постели, ради которой он пересёк полмира – дело благое. Постель была безнадёжно испорчена: простыни, покрывала, подушки и перины провоняли кровью и дымом, но сир Барристан не сомневался, что Дейенерис его простит.

Миссандея сидела у кровати. Она не отходила от умирающего ни днём, ни ночью, исполняя все его желания, которые тот мог ещё хоть как-то выразить. Давала принцу воду и маковое молочко, когда у юноши хватало сил пить; прислушивалась к тем немногим вымученным словам, которые дорниец время от времени выговаривал, задыхаясь; читала ему вслух, когда он затихал; спала на стуле рядом с его постелью. Сир Барристан просил нескольких пажей королевы помогать Миссандее, но зрелище сожжённого заживо тела оказалось чересчур страшным даже для самого храброго из них. И Синие Милости, несмотря на то что за ними четырежды посылали по приказу Селми, так и не явились. Возможно, последнюю из них уже унесла бледная кобылица.

Маленькая наатийка подняла взгляд на вошедшего.

– Достопочтенный сир, принц перестал страдать. Дорнийские боги забрали его домой. Видите? Он улыбается.

«Откуда тебе знать? У него не осталось губ». Было бы куда милосерднее, если бы драконы сожрали его. По крайней мере, он бы умер быстро. Это же... «Сгореть заживо – страшная смерть. Неудивительно, что половина преисподних являют собой пекло».

– Прикрой его.

Миссандея накинула край покрывала на лицо Квентина.

– Что с ним сделают, сир? Он так далеко от дома.

– Я прослежу, чтобы принц вернулся в Дорн.

«Но как? Горсткой пепла?» Сжечь это тело ещё раз у сира Барристана рука бы не поднялась. «Надо отделить его плоть от костей. Не вываривать, а отдать жукам». Этим в Семи Королевствах занимались молчаливые сёстры, но тут, в Заливе Работорговцев, до ближайшей из них было не меньше десяти тысяч лиг.

– Иди ложись, дитя. Поспишь, наконец, в собственной постели.

– Если недостойная осмелится сказать, сир, вам лучше бы поступить так же. Вы полночи глаз не смыкали.

«Уже много лет, дитя. Со времён Трезубца». Великий мейстер Пицель как-то сказал ему, что у стариков потребность во сне меньше, чем у молодых, но дело было не только в этом. Сир Барристан достиг того возраста, когда появляется страх закрыть глаза и не открыть их снова. Другие люди, возможно, мечтают умереть во сне, но для рыцаря Королевской Гвардии это неподходящая смерть.

– Ночи чересчур долги, – ответил он Миссандее, – а дел у меня более чем предостаточно. И здесь, и в Семи Королевствах. Но с тебя на сегодня хватит, дитя. Ступай отдохни.

«И если боги смилостивятся, тебе не приснятся драконы».

Когда девочка ушла, старый рыцарь отвернул ткань, чтобы в последний раз взглянуть на лицо Квентина Мартелла – или на то, что от того осталось. Большая часть обугленной плоти отслоилась, обнажив кости черепа, а глаза превратились в лужицы гноя. «Лучше бы он и не покидал Дорн или оставался лягушонком. Не всем суждено танцевать с драконами». Селми вновь набросил на мальчика покрывало и задумался, прикроет ли кто-то вот так же королеву, или её неоплаканное тело так и останется лежать в высоких травах Дотракийского моря, устремив в небеса невидящий взгляд, пока с костей не опадёт гниющая плоть.

– Нет, – произнёс он вслух. – Дейенерис жива. Она улетела верхом на драконе, прямо у меня на глазах.

Селми повторял эти слова уже сотню раз... и с каждым днём в них верилось всё труднее. «Её волосы вспыхнули, я ведь и это заметил. Она горела... и пусть я не видел падения, сотни миэринцев готовы поклясться, что наблюдали его».

В город незаметно прокрался день. И хотя дождь не прекратился, на востоке забрезжил слабый свет, и вместе с солнцем в королевские покои явился Бритоголовый.

Скахаз был облачён всё в тот же наряд: чёрная юбка в складку, поножи и мускульная кираса. А вот зажатый под мышкой шлем в виде волчьей головы с высунутым языком был новым.

– Ну что, – спросил Бритоголовый вместо приветствия, – дурачок помер, верно?

– Принц Квентин скончался перед рассветом. – Селми не удивляло, что Скахаз об этом прознал. В пирамиде слухи расходились быстро. – Совет уже собран?

– И ожидает внизу чести лицезреть десницу.

«Я не десница, – хотела выкрикнуть какая-то часть его сознания. – Я просто рыцарь, телохранитель королевы. Я не желал власти». Но когда королевы нет, а король в цепях, кому-то надо взять правление в свои руки, а Бритоголовому сир Барристан не доверял.

– Есть вести от Зелёной Милости?

– Она пока ещё не вернулась в город. – Скахаз возражал против отправления жрицы на переговоры, да и сама Галазза Галар приняла возложенную на неё миссию без восторга. Отправиться к врагу ради мира она не возражала, но настаивала, что для переговоров с Мудрыми господами гораздо лучше подойдёт Хиздар зо Лорак. Но сира Барристана было не так легко сломить, и в конце концов Зелёная Милость кивнула в знак согласия и поклялась приложить все усилия.

– Как город? – спросил Селми Бритоголового.

– Все ворота закрыты и заперты согласно твоему приказу. Мы ловим по городу наёмников и юнкайцев. Пойманных выгоняем вон или заключаем под стражу. Вне всякого сомнения, большинство затаилось в пирамидах. На стенах и башнях, на случай штурма, выставлены Безупречные. На площади собралось сотни две знатных горожан, они стоят в токарах под дождём и громко требуют аудиенции. Толпа хочет освобождения Хиздара, моей казни, и чтобы ты убил драконов. Прошёл слух, что рыцари знают толк в этом деле. Из пирамиды Хазкаров всё ещё вытаскивают трупы. Великие господа Иеризан и Улез бросили свои пирамиды на произвол судьбы, оставив их драконам.

Всё это сир Барристан знал и без Скахаза.

– Сколько убито сегодня ночью? – спросил он, заранее страшась ответа.

– Двадцать девять.

– Двадцать девять? – Куда хуже, чем он мог предполагать. Дети Гарпии продолжили свою кровавую жатву два дня назад: три убийства в первую ночь, девять во вторую. Но двадцать девять вместо девяти за одну-единственную ночь...

– И ещё до полудня будет тридцать. Что ты бледнеешь, старик? Чего же ты ожидал? Гарпия хочет, чтобы Хиздара выпустили на волю, поэтому послал своих детей на улицы с ножами в руках. Как и раньше,