— Как скажешь! — рассмеялась девушка.
Бриг поцеловал ее в щечку и только распрощался с нами, как ему на смену явился новый незваный гость.
— Мне совершенно случайно стало известно о празднике, — сверкнув белоснежной улыбкой, произнес Роман Волин и протянул Анне маленькую, обтянутую красным бархатом коробочку. — Прошу принять от меня с наилучшими пожеланиями…
— Право, не стоило, — засмущалась девушка, но подарок взяла. — Ой! — выдохнула она. — Виктор, посмотри, какая прелесть!
«Прелестью» оказалась брошь белого золота, густо усыпанная разноцветными камушками. Красными, синими и бесцветно-прозрачными, в глубине которых при каждом движении загорались ослепительные искорки. Даже моих невеликих познаний в ювелирном деле хватило, чтобы опознать рубины, сапфиры и бриллианты.
— Очаровательно, — улыбнулся я, прикинув, что на бархатной подложке лежит полугодовой доход специального комиссара полиции.
— Роман, присаживайтесь, — предложила Анна.
— Мне неудобно вот так вторгаться…
— Бросьте, — успокоил его Томас Соркин. — Вы нас нисколько не стесните.
В этот момент в дверь вкатили тележку с тортом, заварочными чайниками и набором посуды. Пока официанты меняли тарелки и расставляли чашки, Анна чуть ли не силком усадила гостя за стол, и того немедленно взяла в оборот Элла.
— Роман, — мило улыбнулась она, — вы приехали в Осень лишь за тем, чтобы открыть дом-музей отца?
Заведующий светской хроникой газетчик находится на службе двадцать четыре часа в сутки и даже во сне обдумывает завтрашнюю колонку. Такое у меня иной раз возникает впечатление…
— На самом деле не только для этого, — важно ответил унаследовавший промышленную империю франт. — Заодно договорился о поставках обогащенной вечности. Осталось лишь согласовать прямые поставки с каторги, перевалка на вокзале снизит рентабельность. — Тут он вспомнил, с кем разговаривает, и встрепенулся: — Да что же мы о делах? Анна, надеюсь, со своим подарком я не ударил в грязь лицом?
— Нет, что вы, Роман! — рассмеялась продолжавшая любоваться брошью девушка. — Она изумительна!
— Виктор, а что подарили вы? — спросил вдруг Волин.
— Это личное, — лукаво улыбнулась Анна и повернулась к отцу. — Папа, а где же твой подарок?
— Всему свое время, — рассмеялся Томас Соркин. — Сначала десерт, потом подарок. Но придется выйти на улицу.
— Идем-идем! — вскочила девушка из-за стола. — Не будем ждать!
— Задувай свечи.
— Но, папа!
— И загадай что-нибудь хорошее.
— Ладно, — сдалась Анна и задула свечи.
Пока гости расправлялись с десертом, она сидела как на иголках и беспрестанно всех торопила, а потом первой выскочила из кабинета. Я поспешил следом, но только вышел на крыльцо, как меня отозвал в сторону швейцар.
— Господин Бриг оставил для вас пакет в гардеробе, — предупредил он.
— Еще вернусь, — кивнул я и присоединился к остальным.
— И где подарок? — затеребила Анна отца. — Ну папа!
— А вот! — И жестом циркового фокусника Томас указал на сверкавший свежей полировкой лимузин в эксклюзивном кузове, выполненном на заказ; огромные фары, затейливая решетка радиатора, серебряная фигурка крылатого ангела на капоте.
— Это тебе, дорогая! — обнял он Анну.
Все буквально остолбенели, и только Кай Дворкин толкнул меня локтем в бок и прошептал на ухо:
— Давно ли папа называл дочку суфражисткой за одно лишь желание работать в газете?
— Полагаю, к лимузину прилагается шофер, — решил я, поскольку курсов вождения Анна не посещала.
И точно, когда господин Соркин подвел дочь к автомобилю и распахнул дверцу, он объявил:
— Теперь тебе не придется ловить такси. Тебя будут отвозить, куда потребуется, и ждать столько, сколько придется.
— Папа! — Анна повисла у него на шее, поцеловала в щеку и обернулась к нам. — Простите, мальчики, но нам пора! Виктор, не забудь вино!
Они с Эллой забрались на заднее сиденье, Томас прикрыл дверцу, и мягко заурчавший мощным двигателем лимузин выехал с парковки на проезжую часть.
— Господа, вынужден вас оставить, — тут же распрощался с нами Соркин и зашагал к дожидавшемуся его автомобилю.
Кай достал из кармана мятую коробку папирос, я тоже закурил.
Оставшийся с нами Роман Волин поглядел вслед укатившему в ночь лимузину и усмехнулся:
— Вот ради таких моментов и следует жить.
— Ради покупки автомобиля? — уточнил Дворкин.
Франту прозвучавшая в вопросе репортера ирония по вкусу не пришлась.
— Без обид, вы люди не нашего круга, вам не понять, — объявил он и продолжил уже для меня: — Виктор, не сочтите, будто лезу в чужие дела, но у вас с Анной нет абсолютно ничего общего. Ваши отношения — это легкая увлеченность, лишенная будущего. Хотите избежать разочарования, относитесь к этому именно так.
— Ваше мнение крайне важно для меня, Роман, — уверил я собеседника, прикрыл ладонью рот и зевнул. — Учту. Обязательно.
Волин смерил меня презрительным взглядом, развернулся и зашагал прочь.
— Поражаюсь твоему спокойствию, — удивился Кай.
Я выкинул окурок в урну и развернулся к репортеру:
— Некоторые полагают, что в нашей работе главное — уметь задавать вопросы. На самом деле нужно просто уметь слушать. Слушать и делать правильные выводы.
— Как скажешь, — пожал плечами Дворкин и полез во внутренний карман пиджака. — Твой Марк Наговски оказался прелюбопытнейшим типом, — протянул он мне пухлый конверт, набитый старыми газетными вырезками. — Крайне неординарная личность, я бы сказал.
— А в двух словах? — спросил я, не решаясь заглянуть внутрь.
— Гангстер. Полиция подозревала его в дюжине взломов, но до суда дело ни разу не доходило. В Вечности он чувствовал себя как дома, через нее и проникал в хранилища банков и богатые особняки. — И Кай рассмеялся. — Специального дивизиона тогда не существовало, от тебя бы он точно не ушел…
Я вытащил из конверта сделанный в полицейском участке снимок, внимательно изучил его и решил, что пошел не в отца, а в мать. Определенное сходство еле-еле угадывалось, поэтому репортер ничего и не заподозрил.
— На кого он работал? — спросил я.
— Не совсем понял, какие именно отношения его связывали с Адамом Мароном, но знакомы они были.
И точно — на следующей фотокарточке оказались запечатлены два одетых по моде того времени элегантных господина и паренек лет двадцати в перетянутой подтяжками рубахе и бесшабашно сдвинутой на затылок шоферской кепке. На обороте едва угадывалась выцветшая за долгие годы надпись: «Адам и Борис Мароны, Марк Наговски, крыльцо ресторана „Вальдшнеп“, май пятого года».
— По слухам, — продолжил закуривший новую папиросу Дворкин, — они выросли на одной улице и знали друг друга с детства, но точно сказать нельзя — об Адаме Мароне до того, как он пошел в гору, мало что известно.
