без конца повторяться, до тех пор пока иголку не переставишь. Вот и тут похоже: «а-а-а-а, а-а-а-а…» – будто пластинку заело.
Старый еще посмотрел, а затем позвал уже голосом:
– Осторожно подходите сюда. Дальше меня не заходите, но посмотреть на это надо всем.
Крысолов и Варька поднялись на ноги, Варька тоже посмотрела туда, куда показывал рукой Старый, – видно было, как она передернула плечами, пока он что-то ей объяснял вполголоса.
Артем скорехонько огляделся – вроде все было чисто, – и он пошел к товарищам, не забывая тем не менее посматривать по сторонам, а также время от времени шаря по макушкам деревьев.
Негромко шурша невысокой травой – здесь, у края поляны она росла гуще, – подошли и Кусок с Бананом.
Старый молча показал рукой вперед. Впрочем, нос Артема уже за несколько шагов от него уловил знакомый гниловато-ацетонный запах зомбака – как раз из того места, откуда доносился плач. А как же он «плачет», зараза?
Артем всмотрелся в густые тени и понятливо кинул. Ага, вот оно чё…
…Здоровенная лиса с вытертой шерстью без устали, точно робот, приподнималась и опускалась на передних лапах, налегая грудью на ствол упавшей елки, причем не просто так, а как-то выдрючиваясь. Она терлась грудью о лесину, оставляя пучки шерсти на шершавой коре. В момент опускания из ее распахнутой пасти вырывался поток сжатого воздуха, который и походил на детский плач. Глаза, будто сделанные из мутного стекла, мертво уставились на группу добычи, стоявшую поодаль. Артем удивился: чего это лиса на них не бросается, но дикарь сам дал ему ответ: устав, по-видимому, ждать, когда подманенная добыча подойдет ближе, он тяжело перевалился через ствол и пополз к ним, зловеще скалясь. Задние лапы бессильно волочились за телом. Видно, хребет где-то перебила. Из-за небольшой скорости движения опасности лиса не представляла, а потому Крысолов, подождав, когда дикарь подползет поближе, спокойно выцелил ему голову и всадил из пистолета пулю – только гнилые брызги полетели.
«Не представляет-то не представляет, а если бы у нее хребет целый был? И раньше бы она на Варьку бросилась, не ожидая, пока она вплотную подойдет?» – с неприятным холодком в груди вдруг подумал Артем.
Что-то подобное наверняка и Крысолов подумал, потому что с неприятным прищуром уставился на Артема. И тот виновато приопустил голову: часовой, блин… В это время Старый спокойно спросил Варьку:
– Варя, а чего ты к этому зомбаку прямо в пасть полезла?
– Я… не знаю я, – беспомощно пожала та плечами, – я и не помню вообще-то всего… Нет, я вроде понимала, что ребенку в лесу взяться неоткуда, и в то же время думаю параллельно: помочь надо, плачет маленький… А вот как поднялась и шла, совсем не помню: очнулась только тогда, когда меня… вы, – она благодарно взглянула на Крысолова, – схватили.
– А раньше у тебя так бывало? Ну, может, сомнамбулия в роду была?
– Да нет, точно ни у кого не было.
– А ты, командир, – Старый повернулся к Крысолову, – ты же на малейший шорох реагируешь – помнишь, тогда во Пскове, мы же все тогда дрыхли без задних ног, кстати, ты тоже, но ты один изо всех нас среагировал, когда эти бестии подкоп под нас стали рыть? А замудохались мы тогда не в пример со вчерашним днем. И никто ведь тогда не проснулся, кроме тебя. А сегодня – ни ты и никто другой не проснулись. У меня, кстати, та же история, что и у нее, – он тронул девчонку за плечо, – умом понимаю, что ребенок в лесу – это бред, и в то же время сплю себе спокойно и, главное, просыпаться не хочу. Пусть, думаю, женщина сходит, это ее работа…
– И у меня – та же фигня, – подал голос Банан.
Крысолов промолчал, но смертоубийственно на Артема больше не смотрел.
– А ты слышал о таких, Артем? – спросил его между тем Старый.
– Нет, – помотал головой Артем, – ни в деревне о таком не говорили, ни Серега никогда не рассказывал.
– Вот вам и очередное творение зомбоэволюции, – задумчиво проговорил Старый. – «Сирена», только наоборот. Если те, древние сирены моряков-мужиков подманивали, то эта, наоборот, на женщин заточена. Причем мужские особи от нее засыпают. И не спрашивай меня, в чем тут дело – в модуляции звуков или частоте сигнала, не знаю. Не знаю, как она до этого дошла. Но только ясно – эта тварь нас гипнотизировала, чисто как цыганка простофилю на вокзале. Тоже ведь: все, с кем я потом разговаривал после такого общения, клялись, что все понимали, и никаких секретных пси-излучателей под юбками те цыганки не прятали, просто разговаривали, обычным голосом. Только после того «разговора» люди со всех ног бежали все свои деньги и украшения тем цыганочкам отдать.
– Ты уверен? – с сомнением произнес Крысолов. – Как-то слишком все быстро для эволюции…
– Я уже тебе говорил, – устало ответил Старый. – Этот мир меняется, и очень быстро. У твоего любимого Кинга, помнится, было выражение «мир сдвинулся» – ну так это про нас. Ну или «колесо правды» Леонтия Бакланова кто-то толканул… а насчет быстроты эволюции, так мы про нее и до Хрени ничего толком не знали. В каких учебниках или в каких школах австралийские змеи узнали, что ядовитую тростниковую жабу ага – привозную, кстати – есть нельзя? Причем всего за несколько поколений? Первые змеи, кто с такой пакостью столкнулся, хавали тех жаб как обычных и, соответственно, дохли за милую душу. А вот последующие поколения уже не трогали, знали… Если бы это были те же млекопитающие, так можно было бы каким-никаким интеллектом объяснить – типа, высшие рефлексы, младшие поколения учатся на опыте старших и тэ дэ, а какие на хрен рефлексы у змей, кроме как куснуть добычу? И молодняк со старыми на охоту вместе не ползает, чтобы старая змея молодой сказала: «…Это бяка, ее не трогай!»
– Я читала, что в саванне деревья начинали колючки отращивать, после того как их антилопы жрать начинали. Причем даже те деревья, которые нападению не подвергались, – подала голос Варька.
– Вот, из той же оперы, – удовлетворенно кивнул Старый. – Мы немного слышали про эволюцию, типа дедушка Дарвин что-то там бухтел про нее. А так что мы про нее знаем? Я помню, еще в школе удивлялся, когда учительница наша по биологии нам про человеческие расы рассказывала: типа, негры – черные, потому что в Африке жарко. Монголы – с узкими глазами, потому что там пески, и ветер их в глаза задувает – вот сузилась глазная щель. И в то же время официально, по той же теории эволюции, всей жизни кроманьонца – человека разумного, ну нас то есть – сорок – пятьдесят тысяч лет. За это время прародитель человека расселился по всей Земле. Монголоиды те же и в Южной Азии, и в джунглях Южной Америки живут, где никаких песков и в помине нет, а глаза у них все равно узкие. На протяжении последних десяти тысяч лет. Чего они назад не расширились, у учительницы спрашиваю, раз там теперь такая защита не нужна? Садись, говорит, Дарвин умнее тебя был…
Так что, я думаю, – решительно сказал доктор, – нам опять повезло, что Артем на ее «чары» не поддался, голос подал. Кстати, во многих охотничьих байках, если тебя кто-то… ну скажем так, незнакомец, куда-то ведет, причем все дальше и дальше от жилья и друзей, надо обязательно с ним заговорить и спросить: куда идем, мол? – все, морок исчезнет. Опять, что ли, весточка из дальних времен? – вздохнул он. – Тоже ведь не с пустого места взялись эти рассказы о сиренах да лешаках.
– А как она узнала, что тут вообще женщины есть?
– Учуяла, наверное, тебя, – хмыкнул Старый.
Варька слегка покраснела даже.
– Ну что зомбаки чуять могут, это давно ясно, а звук – как у нее мог вообще получаться? – недоуменно спросил Артем. – Они ж не дышат, значит, и воздух в них попадать не может…
…Сколько, интересно, людей, пропало в первые же дни Хрени, считая, что зомби не могут слышать запаха, чисто на том предположении (на первый взгляд не лишенном смысла), что раз зомби дышать не могут, следовательно, и запаха ощущать не будут.
Люди так привыкли к виду принюхивающегося человека, ну или там собаки, кошки, коровы – живого существа, короче, пропускающего вдыхаемый воздух через ноздри, дабы ощутить запах, что начисто забыли: такой способ получения информации о веществах,
