Индеец что-то неразборчиво хмыкнул и вновь повернулся к Саенко:
– Короче. Давай, как договорились, и разбежались.
Тимур с любопытством смотрел на Индейца, заложив руки за спину и немного наклонив голову, – будто учитель на ученика, который сморозил несусветную глупость, но сам этого пока не понимает.
– Мы? Договорились? А ты точно ничего не путаешь? – Он говорил это с некоторой ленцой, даже слегка зевнул. Тем не менее Индеец резко вздернул автомат и отскочил на пару шагов назад.
– Не надо так шутить, Тимур, не надо! – с угрозой процедил он сквозь зубы. – Ты пока еще не морф – в башку тебе стрелять не обязательно, хватит и просто пули в живот. А нелюди подыхают так же, как и обыкновенные люди, я уж это видел, поверь…
Неизвестно, что повлияло на Тимура – может, даже вот это оброненное Индейцем словечко «подыхают», – именно то, что и Крысолов со Старым говорили, а может, то, что он уже был доведен ими до бешенства. Артем с содроганием увидел, как на затылке у Тимура начинают дыбиться волосы – точно как у их кошки, когда она чем-то люто разозлена. В горле бывшего лощеного бизнесмена родился далеко разнесшийся рык, и он одним неуловимо быстрым движением метнулся к Индейцу. Тот, однако, был начеку и в самом начале движения Тимура выпустил в него короткую очередь… Вернее, очередь Индеец выпустил в то место, где только что стоял нелюдь: существо, в которое превратился Саенко, обладало просто фантастической скоростью и ловкостью. К нему подходило слово «нечеловеческой», но ведь Тимур и не был уже человеком. Пули просто простригли воздух, а Тимур как по волшебству оказался на пару метров ближе к судорожно вцепившемуся в автомат Индейцу. Застыл, будто дразнясь, скорее всего, так оно и было… вновь играючи ушел из-под очереди, присев на колени и наклонившись назад так, будто в его теле был резиновый позвоночник, и пули опять не затронули его. От ЛуАЗа хлопнул одинокий выстрел, который прозвучал громче, чем стрельба из автомата. Артем боковым зрением увидел, как возле машины валится на землю последний член команды Индейца, выпуская из обмякших рук автомат. По-видимому, он хотел помочь командиру, но забыл об охраннике Саенко, стоявшем за его спиной, чем тот и воспользовался, выстрелив ему в голову. Тимур, впрочем, не обратил на это никакого внимания. Распрямив тело одним рывком, Саенко в одно мгновение оказался возле стрелявшего в него человека и, подсев, нанес тому удар открытой ладонью в подбородок. Голова Индейца откинулась назад, словно крышка на пивной кружке – была у покойного Парфена такая, из Германии привез: нажимаешь большим пальцем – раз! – она назад и отваливается. Вот так же отвалилась и голова командира чужой команды, будто он захотел внезапно увидеть что-то за своей спиной. Чуйка окончательно подвела его… Постояв мгновение, тело резко осело на колени, в мягкую пыль. Индеец погиб, по всей видимости, мгновенно, но Саенко этого показалось мало: схватившись рукой за горло своего поверженного противника, он резко рванул на себя, одновременно ударив уже мертвого Индейца в грудь. Острые когти вырвали из горла большой кусок плоти, и Саенко победно взревел, вздымая его кверху…
…И похожий рев ответил ему. Из кустов, что находились за спиной стоявших там охранника и бандита, с треском выломилась сгорбленная фигура. Неизвестно, что привело в Васильевку Хана, – то ли неутоленная жажда крови, то ли и вправду месть, то ли все же что-то человеческое, остававшееся в нем, заставило идти к людям. Впрочем, скорее всего, он отреагировал на рык, а затем победный рев Саенко, как самец хищника, которым он уже и был: кто-то находится на его территории! Хотя кто его знает – поведение нелюдя после наступления «фазы безумия» больше всего напоминало поведение бешеного животного так, как живописал его Бианки в своем «Карабаше»: «…Прямо, все прямо бежит перед собой безумный зверь, переплывает реки, пересекает степь, пробегает по городу и, сам не чувствуя ни ударов, ни ран, поражает на своем пути все живое, как смертоносная отравленная стрела. Бежит иногда десятки километров, пока меткая пуля человека не сразит его на бегу или сам он не упадет наконец в судорогах на землю, чтобы уже больше не встать…»
В существе, выскочившем из леса, трудно было узнать бывшего начальника «крестовых» – одежда, истрепанная сучьями за все эти дни блуждания по лесу, превратилась в лохмотья, залитые запекшейся кровью, исполосованное свежими и старыми царапинами лицо окончательно превратилось в морду хищного зверя, и даже передвигался Хан теперь как-то по-звериному – не как морф, но уже и не как человек. Что-то напоминало в нем скорее гориллу – может быть, то, что он периодически пытался присесть и опереться на руки со скрюченными пальцами… Когда же он приподнимался, становился похожим на медведя, только ужасающе быстрого и ловкого. По сути дела, сейчас Тимур смотрел на свою будущую судьбу.
Двое стоящих спиной к нему людей отреагировать на появление монстра не успели. Одним молниеносным движением Хан вспорол стоявшему к нему ближе «крестовому» горло. Можно было бы подумать, что в руке у него был остро отточенный кинжал – до то того чистым получился разрез, из которого к полуденному солнцу фонтаном ударила струя крови из пересеченной сонной артерии, вот только сделал это Хан отнюдь не ножом, а когтем большого пальца. Вскрикнув, «крестовый» попытался слабеющими пальцами зажать рану, однако давление в сердце раз за разом выталкивало новые порции ярко-алой крови сквозь пальцы. Смертельно раненный «крестовый» попробовал куда-то бежать, не осознавая, что он уже мертв. Буквально через несколько метров ноги его подкосились, заплелись винтом, и бандит рухнул на землю, мелко подергиваясь в судорогах, точно как поросенок, как его раньше били. Тем временем Хан развернулся и той же правой рукой ударил начавшего поднимать оружие охранника наотмашь по лицу. Левую руку он не использовал, да и была она вся в засохшей крови – зацепили его все же, по-видимому, той ночью. Тем не менее охраннику хватило и этого: удар был, судя по всему, страшной силы, потому что рослый мужик снопом повалился на землю. Артем только успел увидеть, что ему будто топором вскользь по лицу проехались. А Хан, не теряя ни секунды, люто воя, одним прыжком скакнул на дорогу и нос к носу очутился с таким же зверем, разве что чуть больше походившим на человека. Тимуру что-то предупреждающе закричал последний оставшийся в живых охранник – видно, хотел, сказать хозяину, чтобы тот ушел с линии огня, – но тот ничего не замечал, скаля зубы и хрипло рыча. Возможно, будь он не столь взбешен язвительными словами охотников и взбудоражен только что произошедшей схваткой, ему хватило бы соображения, чтобы скомандовать своим уцелевшим сторонникам, чтобы они Хана просто застрелили: в его состоянии вряд ли тот сумел бы ускользнуть из-под трех стволов, направленных на него с разных сторон. Но теперь жуткий коктейль из гормонов, о половине из которых до Хрени человечество и представления не имело, выплеснувшийся в его артерии и вены, заставлял его реагировать именно так. Кусок плоти, вырванной из горла Индейца, Саенко отшвырнул в сторону, и тот мягко шмякнулся неподалеку от ЛуАЗа. Хан же, как заметил Артем, во многом все-таки сохранил память. Ну по крайней мере об опасности оружия точно помнил, потому что все время стремился держаться так, чтобы Саенко находился между ним и приготовившимся стрелять охранником.
У нелюдей и реакция, и скорость во многом превышали человеческую, а потому им не понадобилось соблюдать длительный ритуал схождения и угрозы – когда два соперничающих зверя долгое время ходят друг возле друга, угрожающе скаля клыки и топорща шерсть на загривке. Вернее сказать, весь этот ритуал ими тоже был проведен, но в считаные доли секунды – именно столько потребовалось им, чтобы моментально оценить параметры противника, свирепо прорычать друг другу что-то еле уловимо похожее на осмысленную речь, и с яростным воем ринуться друг на друга. Сразу же схватка стала совершенно неразличимой из-за поднявшегося над нею облака все той же невесомой пыли. Артему вспомнилась схватка рыси с выдроморфом там, в буреломе, но происходящее здесь, на улице его родной деревни, было еще страшнее. Может быть, потому что там были все же обычные звери… ну ладно, по крайней мере один точно нормальным был. Здесь же происходила схватка существ, обладающих человеческим умом, в целом даже внешностью и одновременно с этим людьми уже не бывших. Вот и помножьте людскую ненависть на нелюдскую силу и скорость… Два хищника наносили друг другу молниеносные удары, броски, совершали немыслимые кувырки и повороты, почти не улавливаемые человеческим глазом, падали, поднимались и вновь яростно бросались друг на друга.
Из облака пыли доносился… вой? Рык? Брань? Что-то среднее между всем этим, время от времени оттуда вылетали ошметки плоти тварей, а уж кровь из них обоих хлестала – отдельные брызги долетали даже до них. Все – от смерти Индейца и до самого этого момента – произошло настолько быстро, что скованная команда в первые секунды так и осталась стоять, будто пеньки. В мгновение ока схватка насмерть вцепившихся друг в друга человеко-хищников сместилась к машине, от которой отступили дальше растерявшиеся, по-видимому, охранник и Жорик. Пыль, родная пыль Артемовой деревни стеной стала в воздухе, закрыв команду от их врагов. Опомнившись, Крысолов рявкнул:
