потрясенный их грандиозной панорамой, бежит от современной жизни, чтобы погрузиться в более естественное существование: он читает книги, он наблюдает за своим окружением, он переделывает мир вместе с обитателями пансиона, он влюбляется в одну из пациенток (госпожу Шоша) – короче говоря, он живет, а это такое занятие, черт его возьми, о котором современные люди отчего-то постоянно забывают… «Держись спокойнее и позволь своей голове свеситься на грудь, раз она так тяжела. Эта стена надежна, эти балки из дерева – так и чудится, будто они источают слабое тепло, если здесь можно говорить о тепле, но это и впрямь скрытое естественное тепло, хотя вполне возможно, что у меня просто разыгралась фантазия, что это чисто субъективное ощущение… Ах, как хороши все эти деревья! О, как животворен этот воздух для живых людей! Какое благоухание!…»
Забавное наблюдение: тысячи романистов XX века постоянно искали пути к бегству от цивилизации. Можно подумать, будто литература – последний оплот противостояния техническому и промышленному прогрессу. И это касается не только Томаса Манна (который в 1933 году еще и сбежал от нацистов), кроме него можно назвать и Германа Гессе, и Керуака[48], и прочих travel-writers[49]; в случае удачи мы получаем «У подножия вулкана» Малколма Лаури[50], в случае неудачи – «Алхимика» Пауло Коэльо[51]. Томас Манн выкрикнул в 1924 году, в долине времени: «Волшебная гора!», и эхо этих магических слов долетело до наших дней… до самой «Горы души» нашего французского китайца, лауреата Нобелевской премии 2000 г. Гао Циндзяна! (Вообще-то говоря, срубить Нобеля – дело совсем нехитрое: напишите книжку, придумайте ей название со словом «гора», и премия у вас в кармане.)
Роман обучения жизни и одновременно чисто вагнеровская симфония, «Гора» Томаса Манна не только волшебная, но еще и гипнотическая, почти усыпляющая: эти колдовские чары Стэнли Кубрик замечательно воплотил в своем фильме «Shining»[52] (в общем- то, любой писатель, уединившийся на горе, полностью съезжает с катушек). Милан Кундера в своих «Нарушенных завещаниях» говорит об «ироничной и возвышенно скучной манере Томаса Манна»[53], и, даже если это не слишком учтиво по отношению к писателю, в его словах есть доля истины. Хочу напомнить, что обе сестры Томаса Манна, так же как двое из его сыновей, Клаус и Михаэль, покончили жизнь самоубийством. Да и мне самому как-то не по себе.
№39. Д. Г. Лоуренс «ЛЮБОВНИК ЛЕДИ ЧАТТЕРЛЕЙ» (1928)
Внимание: ситуация усложняется! Не следует путать Дэвида Герберта Лоуренса, сокращенно «Д. Г.» (1885—1930), с Т. Э. Лоуренсом, по прозвищу Лоуренс Аравийский, который жил в то же время (1888— 1935), но не фигурирует на 39-м месте нашего хит-парада, ибо он не написал «Любовника леди Чаттерлей».
Речь идет о несколько фривольном романе, который в 1928 году шокировал своей откровенностью читателей; будучи опубликован в Италии, он, однако, подвергался запрету в Англии и Америке вплоть до конца 50-х годов. Вообще, многие романы из нашего списка постигла та же судьба, как будто для участия в хит-параде века книга непременно должна была вызвать скандал: это и «Лолита», и «Улисс», и наш «Lady Chatterley's Lover» (сегодня именно эта фамилия – Chatterley – вызывает смешки во франкоязычных странах, и действительно, нужна была большая смелость, чтобы окрестить Chatterley героиню-нимфоманку из буржуазной среды[54]).
Леди Чаттерлей – большая шалунья – не теряет времени даром. Нужно сказать, что ее супруг Клиффорд парализован наполовину (на нижнюю) в результате фронтового ранения, чего нельзя сказать о его лесничем Оливере Меллорсе, человеке, конечно, менее утонченном, но зато щедро наделенном мужской силой. В те времена женский оргазм еще не имел права на существование. Так вот, миссис Чаттерлей борется за право на сексуальное наслаждение, проживая при этом в самой пуританской стране мира. Конни Чаттерлей – это Эмма Бовари, только родившаяся по другую сторону Ла-Манша; она стала родоначальницей всех наших юных романисток, озабоченных проблемами собственной плоти, просто ей на семьдесят лет больше, чем Клер Лежандр, Алис Масса или Лоретт Нобекур[55].
Легко понять, что «Любовник леди Чаттерлей» – прежде всего гимн чувственной любви, правде чувств и ощущений, где нет места пуританству; кроме того, роман противопоставляет свободу – буржуазным предрассудкам, супружескую неверность – браку, человеческую природу – общественной морали и воспевает смешение классов. Уже в своем письме от 1913 года Д. Г. Л. (который, хоть и называл себя инициалами, все же не пользовался курьерской почтой) провозгласил: «Что мне знание?! Все, чего я хочу, – это слушаться зова крови – прямо и непосредственно, без докучного вмешательства интеллекта, или морали, или всего другого». Спустя пятнадцать лет Д. Г. Лоуренс идет еще дальше, чем его кровь: появление секса в жизни леди Чаттерлей представляет собой, по его убеждению, истинную революцию, аналогичную марксистской бомбе замедленного действия. Наслаждение стало политикой! Лоуренс мечтает о «демократии слияния плоти», способной превзойти классовую борьбу. Ах, если бы богатые чаще спали с бедными!… Мир сделался бы более цельным (а кроме того, бедняк даст любому богачу сто очков в постели, вот откуда у людей интерес к палаточному отдыху!). Д. Г. Лоуренс, несомненно, стал первым глашатаем того явления, которое впоследствии назовут «сексуальной революцией»; сей переворот в нравах, как всем нам известно, произошел между 1965 годом (изобретение противозачаточной пилюли) и 1982-м (нашествие СПИДа) и с тех пор благополучно предан забвению.
Д. Г. Лоуренс написал множество других романов, гораздо более интересных, чем этот залихватский опус, этот, по выражению Генри Миллера, «генитальный букет», ставший последней книгой его жизни (тут сразу вспоминаются «Влюбленные женщины» и «Пернатый змей» [56]), однако именно она вошла в историю литературы. Отсюда вывод: любовь потомков – это роскошная дамочка, еще более ветреная, нежели леди Чаттерлей (чей прототип, немка Фрида фон Рихтофен, превосходнейшим образом наставляла рога самому Лоуренсу – с его же благословения). А что касается скандала, то его методика действует по-прежнему безотказно: читайте «American Psycho» Брета Истона Эллиса[57] и «Элементарные частицы» Мишеля Уэльбека, которые прославились именно благодаря развернувшейся вокруг них полемике. Когда же весь этот гвалт стихает, остаются два основополагающих романа XX века, вполне заслужившие места в нашем списке (и, несомненно, попавшие бы в него, если бы опрос проводился на 20 лет позже).
Я, конечно, мог бы также поведать вам о своих сексуальных экспериментах с животными и некоторыми овощами и фруктами, но это уж как-нибудь в другой раз.
№38. Маргарет Митчелл «УНЕСЕННЫЕ ВЕТРОМ» (1936)
Вы уж не взыщите, но стоит мне вспомнить, что в этом списке книг века даже нет Жерара де Вилье[58], как меня охватывает чувство глубокого разочарования. Мало того, под номером 38 там значится Маргарет Митчелл (1900—1949) с ее «Унесенными ветром» – исключительно потому, что наши шесть тысяч респондентов когда-то посмотрели старый фильм с Кларком Гейблом!
Вы меня, конечно, заверите, что оригинал «Gone with the Wind» – этот здоровенный «кирпич» – предпочтительней фильма и уж куда лучше римейка Режин Дефорж («Голубой велосипед»)[59], даже и с Петицией Кастой в главной роли (гм… хотя, честно говоря…). Знайте, что сия скептическая мина прославила меня во всем квартале Одеона. М-да-а-а… (Здесь читатель должен представить мое лицо с недоверчиво поднятой правой бровью, и так в течение целых пяти секунд.) По зрелом размышлении (еще бы, ведь я выпускник Школы политнаук!) объявляю вам, что в отношении «Унесенных ветром» могу высказать множество доводов и «за», и «против».
«За»: верно, согласен; конечно, очень хорошо, что в этом списке фигурируют несколько бестселлеров. За всяческими литературными экспериментами и формалистическими новациями XX век начал постепенно забывать о главной задаче романиста: он должен в первую очередь просто-напросто рассказывать истории,
