— Черт бы побрал эту бабу! — взорвался Полтинник. — Ну арестовали бы ее, ну не сожрали же бы ее в ментовке? А теперь — полный улет. Стволом в морду собровцам! При исполнении!
— Дело не в Мирославе, — от озвался Колун, — я не могу позволить всяким козлам ходить своими копытами по моему казино.
Помолчал и добавил:
— А из страны я не уеду. На следующей неделе арбитражный суд…
Лашкевич нервно щелкнул зажигалкой.
— Блин, какой суд! — не выдержал Лашкевич. — Тебе шкуру надо спасать, а ты о какой-то «Заре»! Нет «Зари»! Забудь, проехали! Хочешь, я с Санычевым переговорю, вам мириться надо…
— Потуши сигарету, Герман, — спокойно сказал Колун.
— А?
— В этой гостиной не курят, ясно?
Лашкевич в раздражении утопил сигарету в стакане с минералкой.
Семен поднялся и вышел в холл. Там было темно, и только через раскрытые двери были видны крепкие стриженые профили: пацаны обсели столик в соседних комнатах и играли в карты. На улице опять начался снегопад, двор за стенами дома был ярко освещен, и снежинки валили вниз косой стеной, танцуя в свете мощных прожекторов, Залитая светом вилла была похожа на прозрачный шар, плывущий в ночной сторожкой темноте.
Потом где-то далеко за пределами виллы, на повороте, вспыхнул свет от пробирающейся проселочной дорогой машины. Фары померкли, опять вспыхнули на повороте и засияли ровным светом у ворот.
Колун сошел вниз.
Ворота растворились. Обшарпанная частная «пятерка» прошуршала колесами по гравию и остановилась у ног Колуна. Дверца машины открылась, и из нее вышел Царьков. Выглядел Царьков неважно: у мента был порван воротник, и на рукаве расплывалось свежее пятно крови. Царьков с трудом обошел машину и открыл багажник. В багажнике лежал человек, и это был Спиридон.
По кивку Колуна двое охранников вытащили Спиридона из багажника и поволокли в дом. Царьков молча сел обратно в машину и дал задний ход, но на этот раз ворота перед ним не открылись. Колун наклонился к окну «пятерки».
— Я там наследил, — сказал Царьков, — Варенькова, пять. Два трупа. Пошли людей прибраться.
— Иди в дом, — негромко проговорил Колун.
Спустя полчаса Семен Колунов спустился в подвал. Вопреки мрачным слухам, окружавшим виллу авторитета, подвал ее был совершенно неприспособлен для содержания пленников: в этих целях использовали соседнюю дачу Полтинника.
Подвал на даче Семки Колуна был выкрашен в веселенький розовый цвет и скорее напоминал американский басемент: в нем стояла газовая печка, бойлер, да стиральная машина с рассыпанным возле нее бельем. Теперь между котлом и машиной лежал резиновый коврик от автомобиля, а на коврике лежал Спиридон. На него вылили достаточное количество воды: Спиридон вполне очнулся и глядел на своего старого подельника колючими глазами.
Семен, склонив голову набок, изучал отморозка. Спиридон воплощал в себе все то, от чего Семен пытался уйти. Оружие в потных трясущихся руках, тренировочные костюмы и золотые цепи. Пьянки боевиков, шипящий утюг на жирном животе лавочника и тактические комбинации на уровне «ща как дам». Но ужас заключался в том, что уйти от этого было нельзя. Месяцев восемь назад по городу прошел слух, что Семен Семеныч слишком вознесся главою и о таких мелочах, как ларьки и рынки, не заботится. Тут же полезла из-под земли всякая новая сволочь, молодая и неученая, с наглыми улыбками и вопросами: «А кто такой Колун? И почему мы должны делиться с Колуном? Он у нас теперь депутат? Вот пусть и депутатсгвует…»
Колун отдал бы им ларьки и рынки, но ведь эти ребята поперли бы дальше, повторяя его путь, а этого он не мог допустить Юную сволочь проучили в самом начале, проучил Спиридон, превратившийся практически в штатного киллера группировки Колуна.
— Я бы не советовал тебе убивать меня, — сказал Спиридон. — Я слишком много надиктовал на кассеты, Сема. И если я не объявлюсь, эти кассеты всплывут.
— Нет проблем, — сказал Колун, — вот ты мне и расскажешь, где они.
Двое ребят с непроницаемыми лицами усадили Спиридона на табурет, заведя назад сцепленные руки
— Или обойдемся без спецэффектов? — спросил Колун.
Глаза Спиридона медленно наполнялись слезами.
— Сволочь, — сказал он, — какая же ты сволочь, Семка.
Когда Колун прошел в свою спальню, Мирослава уже спала, но, заслышав его шаги, открыла глаза и заспанно улыбнулась.
— Сема, — сказала она, — что вы решили? Уже пятый час…
— Все решили, — коротко ответил Колун. Он присел на краешек постели и принялся раздеваться.
— У тебя кровь на манжете, — вдруг сказала Мирослава.
— А… порезался, наверное.
Руки Мирославы обвились вокруг Семена.
— Бедненький, — сказала девушка. — Сильно порезался?
Семен откинулся на подушки.
— Извини, Мира, я хочу спать. Устал очень.
Семен Семеныч уснул мгновенно и глубоко, без малейших проблем, так, как будто до трех ночи сидел за книжкой или трепался с друзьями.
Было около одиннадцати утра, когда депутат Семен Колунов явился в губернаторский кабинет. Сделать это было несложно: областная Дума и администрация губернатора располагались в одном и том же здании, Дума — на третьем этаже, приемная губернатора — на четвертом, а дополнительной охраны у входа в губернаторское крыло, как это заведено в большинстве регионов, у Жечкова сроду не было.
В приемной было довольно много народу: толстый, веселый начальник областного казначейства перешучивался с секретаршей Анечкой, а в углу на диване сидели двое — главы сельских администраций, приглашенные — на совещание в одиннадцать ровно. Колун прошел через приемную и взялся за ручку двери, ведущей в кабинет.
— Семен Семеныч, там посетители! — заполошно вскрикнула секретарша, но Колун обратил на ее слова не больше внимания, чем на чириканье сойки за окном.
Губернатор и вправду был не один: справа от него сидел не кто иной, как председатель арбитражного суда Cтанислав Голубков — представительный шестидесятилетний интеллигент в полосатом дешевом костюме. Как и многие высшие чиновники области, Голубков был исконным демократом, несколько неприспособленным к нынешней российской действительности: борода у него была, а денег не было. Голубков воззрился на депутата Колунова с некоторым детским недоумением.
— Станислав Сергеич, — сказал Колунов, — нам тут переговорить надо. Подождите-ка в приемной.
Голубков бочком выбрался из комнаты. Губернатор и областной авторитет остались одни.
Предвыборное время движется необыкновенно быстро, и за те две недели, что прошли с их последнего — и первого — разговора наедине, Жечков заметно сдал. Лицо пожелтело и обмякло, под глазами нарисовались черные круги. И даже хорошо сшитый костюм словно болтался на губернаторе, сбросившем от расстройства добрый десяток килограмм.
В отличие от губернатора, Колун выглядел прекрасно. Ни убийство Белянчева, ни погром в казино, ни ночной разговор в подвале как-то не сказались на бандите. Но губернатор всего этого не заметил. Вчера Колун поставил на себе крест: собровцы, действительно, позорно ретировались с поля боя, но только потому, что не было смысла получать пулю в лоб от человека, которого завтра можно задержать на законнейшем основании, а именно: в связи с вооруженным сопротивлением, оказанным органам правопорядка. Колун сам загнал себя в ловушку: а пленка, которую вчера смотрел губернатор, захлопнула в этой ловушке дверцу.
— Ну что, — спросил губернатор, — мириться пришел?
