— У нас — нет, а у заместителя мирового судьи есть. — И Джейк завернул за спину руку хрупкой миссис Дженнингс, заставляя ее прекратить сопротивление.
Взоры всех присутствующих обратились к Хоресу. Как ни странно, администрация назначила на должность заместителя мирового судьи этого робкого человека. Хорес хоть и смутился, но не посмел от нее отказаться. Обязанность, конечно, почетная, но слишком ответственная для скромного служащего почты.
Хорес нерешительно обвел окружающих глазами. Кто на основании имеющихся улик мог бы составить верное представление об обстоятельствах гибели Маркуса Дженнингса? После некоторых колебаний он принял единственно правильное решение, гарантировавшее, во всяком случае, что до приезда самого мирового судьи в городе будет спокойно.
— Миссис Дженнингс, — смущенно начал он, — к сожалению, я вынужден взять вас под стражу по подозрению в убийстве мужа. Я полагаю, что и для вас это будет лучше всего, — добавил он еле слышно, — до тех пор, конечно, пока не выяснятся все обстоятельства.
Во второй половине дня Микаэла посетила миссис Дженнингс в ее заточении.
— Не знаю, как и благодарить вас за то, что вы пришли, — сказала она Микаэле. — Боюсь, однако, что вы бессильны мне помочь. Мой муж погиб, и в его гибели обвинят меня. Сковорода-то действительно моя.
— Это еще ничего не доказывает, — возразила Микаэла. — Расскажите мне во всех подробностях, что произошло вчера вечером. Меня интересуют даже мельчайшие детали.
— Это лишено смысла, — слабым голосом промолвила женщина. — Люди давно вынесли мне свой приговор.
Она с отчаянием взглянула на Микаэлу.
— Вы говорили мне, — сказала Микаэла, словно не слыша ее слов, — что ваш муж был заядлый пьяница.
— Да, — подтвердила миссис Дженнингс, и из ее груди вырвался глубокий вздох. — И в этот вечер он также напился. Я приготовила ему ужин. Но едва он дотронулся до еды, как у него перехватило дыхание и он выскочил из-за стола. Иногда у него шла горлом кровь. В последнее время я это часто замечала. Он же всякий раз набрасывался на меня с обвинениями, что я хочу его отравить. Но у меня и в мыслях ничего подобного не было. — При этом ужасном воспоминании лицо ее исказилось. — Я бы никогда не смогла этого сделать. Ведь несмотря ни на что, я его… я его любила. — Рыдания заглушили последние слова.
Микаэла высоко подняла брови. Неужели эта женщина была способна любить человека, который систематически избивал и мучил ее? Он страдал горловым кровотечением, продолжала она размышлять. Тут она вспомнила, что видела засохшую струйку крови в углу рта мертвого.
— Что же было дальше? — оторвалась она от своих мыслей.
— А дальше, — вздохнула миссис Дженнингс, — как я вам уже сказала, он начал кричать, что я хочу его отравить. И полез на меня с кулаками. Мне, конечно, было не привыкать к его побоям, но вчера… Он пришел в невероятную ярость и, наверное, убил бы меня, если бы я не… — Тут она прикусила себе язык.
— Если бы вы не?.. — настойчиво спросила Микаэла.
— Если бы я не стала обороняться сковородой, — призналась миссис Дженнингс.
Микаэла внимательно посмотрела на женщину.
— Вы были вынуждены действовать так ради самозащиты, — успокоила она. — Не припомните ли, как вы ударили его сковородой?
— Вы правы, — кивнула Дороти Дженнингс, — я просто старалась спасти свою жизнь. Кажется, один из ударов пришелся по голове, и, оглушенный, он упал на пол. Но он был жив, жив, верьте мне! — Сквозь тюремную решетку женщина смотрела на Микаэлу со страхом, беспомощностью и недоумением в глазах. Она, казалось, надеялась, что настанет миг — и она наконец пробудится от этого жуткого кошмара.
Микаэла пристально вгляделась в яркие глаза женщины. Чтобы так играть роль невинной жертвы, надо быть выдающейся актрисой. Микаэла собственными глазами видела следы истязаний на теле женщины и была твердо убеждена, что Дороти Дженнингс говорит чистую правду. Ее рассказ о том, что происходило непосредственно перед самой смертью покойника, открыл перед Микаэлой возможность неопровержимо доказать полную невиновность обвиняемой.
Суд должен был состояться на следующий день, в салуне, самом просторном помещении в городе, но утром Хорес вышел к собравшимся и знаками потребовал внимания.
— Суд придется отложить, — заявил он во всеуслышание. — Только что пришла телеграмма из Денвера. Мировой судья может приехать не раньше следующей недели.
— Откладывать незачем, — возразил Хэнк. — Ты его заместитель, а значит, обладаешь такими же правами. Давай начинать! — Его слова были встречены громкими аплодисментами.
— Для этого необходимы присяжные заседатели, — попытался отвертеться Хорес.
— Ну, за этим дело не станет! — И Хэнк повел рукой в сторону переполненного зала. И действительно, выбрать нескольких человек из числа сидящих в нем не составляло никакого труда.
Бедный Хорес растерялся, все пути к отступлению были отрезаны. На лбу у него показалось несколько капелек пота. Он, не выбирая, назначил двенадцать мужчин присяжными заседателями, затем подошел к столу, поставленному для мирового судьи, и энергично постучал по нему маленьким молотком.
— Заседание суда начинается, — объявил он, стараясь придать своему голосу соответствующую случаю твердость.
— Подсудимая, будет ли ваши интересы защищать адвокат? — обратился он к миссис Дженнингс.
Та уже открыла рот — сказать, что у нее нет адвоката, — но тут вмешалась Микаэла. Кроме нее и обвиняемой, женщин в зале не было.
— Да, я представляю ее интересы, — четко выговаривая каждое слово, сказала Микаэла и твердо посмотрела Хоресу в глаза.
Хорес от удивления открыл рот и долго не мог обрести дар речи.
— Вы? Мне казалось, что вы врач.
— В данном случае я выступаю одновременно и как врач, и как адвокат. — Микаэлу было не так просто сбить с толку. В душе она, однако, спросила себя, не рискует ли, присваивая себе вторую профессию, тем, что лишится обеих.
Хорес начал с того, что попросил обвиняемую еще раз подробно изложить ход событий. И без того испуганную и растерянную миссис Дженнингс не раз прерывали выкриками из зала. Она оговаривалась, возвращалась назад и к самому началу, рассказ ее так затянулся, что, казалось, никогда не кончится.
Свидетельские показания ковбоя, того самого, что нашел труп своего хозяина, никак не могли в какой-то мере обелить обвиняемую. Напротив, он старался подбирать такие выражения, которые создавали у слушателей впечатление, будто миссис Дженнингс имела давнее желание положить конец многолетним ссорам с мужем таким образом.
Наконец Хорес дал слово защитнице.
— Всем нам хорошо известно, что Маркус Дженнингс пил — это, думаю, могут подтвердить многие из сидящих в этом зале. Я же как врач хочу сообщить суду, что при медицинском освидетельствовании миссис Дженнингс на ее теле обнаружены многочисленные следы систематических истязаний. Если бы миссис Дженнингс и нанесла Маркусу смертельные ранения, то и это не выходило бы за рамки самообороны.
В зале поднялся такой шум, что Микаэле пришлось замолчать. Из доносившихся до нее реплик присутствующих вытекало, что они уважали Дженнингса не только как верного собутыльника, но и как справного фермера. Кроме того, ей стало совершенно ясно, что, по глубокому убеждению этих мужчин, супруг, приучающий свою жену к повиновению с помощью кулаков, поступает абсолютно правильно. Усилием воли Микаэла заставила себя пропустить мимо ушей эти чудовищные утверждения, опасаясь, что в пылу возмущения уйдет далеко в сторону от того, что составляло суть ее речи.
— Я еще не закончила! — крикнула она наконец Хоресу, и тот, как и подобает судье, незамедлительно постучал по столу молотком, требуя тишины. — Я начисто упустила из виду, что, к сожалению, вы все считаете жен бессловесной материальной собственностью, с которой можно обращаться как угодно, — бросила она уверенно в зал, после чего Хоресу пришлось снова взяться за молоток и изрядно потрудиться с его помощью.
