раздался уверенный стук в дверь.
Это был Лицис. Мокрый, продрогший, он снял в передней калоши и последовал за Лилией, которая впустила его в большую комнату.
— Что же вы так поздно? — спросила она.
— Я принес вашу газету, — сказал Лицис и подал ей бандероль.
— Ради газеты не стоило идти по такой слякоти, — улыбнулась Лилия. — Я получила бы ее утром.
— Это верно, но у меня были кое-какие причины, по которым я предпринял это путешествие, — Лицис выждал, не спросит ли Лилия, что это за причины, и, не дождавшись, продолжал: — Я сегодня ночью еду в Ригу, поэтому думал, что нам не мешало бы потолковать. Может быть, что-нибудь нужно привезти?
— Писем не было? — спросила Лилия. — Я жду письма от двоюродной сестры.
Она знала, что Лицис ждет ответа и пришел сегодня за ним, — поездка в Ригу тоже была связана с этим ответом. Наверно, он хотел сделать в Риге закупки к свадьбе и надеялся, что Лилия поедет вместе с ним.
— Простите, — сказал он, — я чуть не забыл. Пошарив в карманах, он вытащил и передал Лилии письмо.
Лилия внимательно осмотрела конверт, и вдруг ей больше не захотелось разговаривать с Лицисом; на письме была английская марка, а этот почерк она узнала бы среди тысяч других. Таким почерком обладал один-единственный человек — тот, кто молчал девять лет.
Если бы не было Лициса, Лилия сразу прочла бы письмо. Присутствие постороннего человека в этот момент мешало больше чем когда-либо. Оно не давало Лилии проявить свою радость, заставляло сдерживать восторженный трепет и бурное биение взволнованного сердца. Сердце колотилось в груди как безумное, гнало к щекам предательский румянец и не давало мыслям задерживаться ни на чем другом, как на письме. Что там написано? Какую неожиданность готовит ей послание Ингуса: обещает ли оно счастье или несет мрачное разочарование? Все остальное — Аугуст Лицис, ненастный вечер, хозяйственные заботы о завтрашних делах — теперь не имело никакого значения. Долгих девять лет душа Лилии дремала, словно окутанная смолистой оболочкой почка, и ждала, когда весна пробудит ее к новому цветению. Теперь этот момент наступил.
Догадался ли о чем-нибудь Лицис? Он должен был почувствовать возбуждение Лилии, заметить, как она изменилась, взяв письмо, и понять, что произошло что-то из ряда вон выходящее. Но он, вероятно, не был достаточно наблюдательным.
— Ну, так как же — поедете со мной в Ригу, или мне придется ехать одному? — спросил Лицис.
Широко раскрытыми глазами Лилия смотрела на него, словно только сейчас заметила, что в комнате, кроме нее, находится еще человек. Почему он здесь? Чего этот чужой мужчина ищет в ее доме, и почему он держится так самоуверенно, точно его присутствие естественно, необходимо и неизбежно?
— Не знаю, — ответила она Лицису.
— Это значит, что вы хотите меня еще раз оставить в неизвестности. Но сегодня ночью я должен ехать в Ригу, и я надеюсь, что вы понимаете, насколько важно выяснить все до отъезда.
Она понимала, но для нее это было не так важно, как для Лициса. Немного подумав, Лилия ответила:
— Поезжайте завтра ночью.
— Тогда я приеду в Ригу в субботу. По субботам плохо делать закупки — все еврейские лавки закрыты.
— Вы можете ехать в понедельник. Несколькими днями раньше или позже — это ничего не значит.
— Милая Лилия, — улыбнулся Лицис. — Оставим шутки и поговорим серьезно.
— Я все время говорю серьезно, — ответила Лилия.
— Не играет ли в этом деле какую-то роль письмо, которое я вам принес?
— А если это в самом деле так?
— Тогда… тогда лучше б я не приносил его сегодня вам. Отдал бы завтра.
— Это было бы нечестно с вашей стороны.
— А это честно, что вы мне расстроили поездку в Ригу? — пошутил Лицис.
— Она еще не расстроена, — ответила Лилия. — Поезд уходит после полуночи. Если вы сейчас отправитесь домой и станете собираться в дорогу, я еще успею прочесть письмо и обдумать ответ. Если я скажу «нет», я пришлю к вам человека с письмом, и вы еще вполне успеете на поезд.
— А если вы скажете «да»? — спросил Лицис.
— Тогда я явлюсь сама и… поеду с вами в Ригу. Сейчас еще только девять часов — я успею собраться.
На этот раз Лицис не в силах был скрыть самодовольную улыбку. Теперь ему было понятно, что Лилия только дразнит его, заставляет до последней минуты мучиться в неизвестности и наконец с театральным благородством протянет ему руку. Ах ты, плутовка! Хорошо же! Если тебе хочется играть — играй, но я знаю, какой будет результат, и заранее говорю спасибо.
Он сразу же поднялся и собрался уходить, чтобы Лилия действительно успела приготовиться в дорогу.
— Буду дома до полуночи, — сказал Лицис.
— Хорошо, вы получите ответ самое позднее в половине двенадцатого.
— До свидания, Лилия.
— Всего хорошего, господин Лицис.
Лилия проводила Лициса до прихожей и, как заботливая хозяйка, закрыла наружную дверь на ключ, когда гость ушел. Затем она вернулась в комнату, села за стол и долго, долго смотрела на синий конверт, который таил в себе разгадку ее будущего. Ей хотелось смеяться и плакать. Дрожащими пальцами надорвала она конверт, но, прежде чем вынуть письмо, еще раз внимательно прочла адрес. Это, во всяком случае, был почерк Ингуса, но рядом со знакомым росчерком заглавных букв в глаза бросалась несоразмерность строчных букв и слишком неровные строки. Раньше он так не писал. Девять лет, девять лет…
— Ингус, Ингус, милый, — шептала она, вынимая письмо. Глаза неизвестно почему наполнились слезами, и ей пришлось их вытереть.
«Кардифф, 28 октября 1926 года.
Я не знаю, дойдет ли это письмо до тебя и будешь ли ты та самая, какую я знал. Я пишу прежнему другу, с которым расстался одиннадцать лет тому назад, встретив его еще раз. Два раза я находил тебя и дважды терял. Если судьба будет благосклонна, то состоится третья наша встреча.
Прежде всего несколько строк о тех долгих днях, что мы провели в полном неведении друг о друге (я не знаю, может быть, тебе кто-нибудь обо мне и рассказывал?). Твое последнее письмо получил летом 1917 года, незадолго до ухода в дальнее плавание. Но я не ушел на „Канадиэн Импортер“, как писал, и потому избег смерти, пароход погиб в Атлантике вместе со всей командой. Когда я узнал об этом, то поспешил написать тебе и домашним, но ответа не получил. Позже я узнал, что немцы заняли Видземе и моя семья уехала в Россию. Так как ты не ответила, я подумал, что и ты уехала или случилось несчастье. За эти годы мне жилось по-разному — были и хорошие дни, но трудных было больше. Однажды со мною случилось большое несчастье, после которого я до сих пор еще не оправился, и мне пришлось отказаться от профессии моряка. Из-за того же несчастья я стал скрываться от всех своих, не писал тебе. Я не хотел доставлять разочарования людям, которые мне дороги. Если бы все осталось без перемен, то и ты, милая Лилия, никогда не получила бы этого письма и никогда не встретилась бы с Ингусом Зитаром. Но позднее произошла маленькая перемена, и я чувствую, что получил право напомнить людям о своем существовании и, может быть, на что-то надеяться в жизни.
Милый друг! Я часто о тебе думал, и теперь мне стало понятно многое, мимо чего я прежде проходил как слепец. Знаю, какое у тебя доброе сердце, какая тебе присуща прелесть и как я должен был тебя лелеять, чтобы никогда не потерять. Теперь я не уверен, имею ли я право напоминать тебе о прошлом.
