– Коля вон говорит, у него сейчас даже и задачки не решаются. Словно войлок… – мать Демуры положила ладони на голову по обе стороны от пробора и добавила, – Словно войлоком прикрыли мозги, – дальше болезненно покачала головой, из стороны в сторону, но все же выпрямилась. – Нет ему нужды в этой девке, кристалльщице вашей! – твердо заявила Серафима.
И Леник словно заново увидел ее лицо.
Оно побледнело, легкий румянец, с которым она встретила Анпилогова, сошел, кожа оказалась сморщенной, словно сбрызнутый дождем, а потом подсохший газетный лист, тонкие губы она свела в полоску, но круглые светлые глаза только распахнулись еще шире и замерли, как покрытое водой стекло.
– Ну что же вы так сурово, Серафима Юрьевна, – заметался, засуетился Леник, – Уля… отличный сотрудник и… очень хорошая девушка, умница.
– Да, – упрямо мотнула головой Серафима, – умница она. А как позвал, так она к нему на нашу старую квартиру и пошла. Нет, чтобы обождать, как у людей.
От этих вымученных обоими слов, Леник поежился и кинул взгляд на руку Серафимы. Она по-прежнему поглаживала столбики этажерки, и тут Ленник понял, что столбики собраны из катушек из-под ниток. Женщина проследила за взглядом гостя и обстоятельно пояснила:
– Этажерку папа собирал. Очень долго, дожидался пока нитки изошьются, складывал катушечки в мешок, потом взялся нанизывать, склеивал столярным клеем.
И мать Демуры продолжала поглаживать округлые брюшки катушек, теребить обработанный вручную край салфетки, а Леник представил себе, как Серафима или кто-то из ее сестер обшивает эту салфетку – стежок за стежком. Узел – оборот, узел – оборот, один за другим, много-много погружений иглы в ткань, тысячи и тысячи погружений.
Он вспомнил слова Демуры: «Мама у меня такая кропотливая. Я – в нее, делаю все медленно. Но делаю же!»
31
Ехать а Ошалово, да еще в момент, когда задание по изделию КЛ14 застыло на непредсказуемой стадии, было совершенно не к месту. Но начальство не принимало никаких возражений. В Ошалово-2, на торжественное открытие второй очереди секторов слежения съезжались руководители испытательных подразделений всех отраслевых ка-бэ и институтов. Но, с другой стороны, Ленику было весьма любопытно, что же такое понастроили в Ошалово – ведь раньше-то там был небольшой трехэтажный домик для обслуги, да башня с радаром.
Народ загрузили в автобусы, на задние сиденья пристроили ящики, позвякивающие при резких толчках, и понеслись к Ошалому бору. Когда он открылся с шоссе, как всегда, замерло сердце – так легко и торжественно золотистые стволы всходили на неожиданно высокий холм. Но красота бора сейчас не занимала Анпилогова, он снова поразился размаху строительства. По пологому склону к подножию стекала залитая бетоном широкая полоса дороги, а у подножия лежало целое бетонное поле, уставленное тяжелыми грузовиками. Вереница, груженных строительными блоками и зачехленным оборудованием машин тянулась наверх, где за вершинами сосен виднелись высокие стены и несколько строительных кранов.
Когда автобус прошел проверку на проходной и подрулил к центральной аллее, Леник заметил группу подростков, опекаемую молодым вихрастым руководителем, и подумал: чего это на такой серьезный объект возят на экскурсию школьников?
Главное здание было уже вполне готово, огромный вестибюль блестел отполированным мраморным полом, только кое-где, отгородившись агитационными стендами, укладывали кафельную плитку и прибивали деревянные рейки.
Приглашенных было много, толпу прорезали складные, ровные фигуры охранников, видимо ждали кого- то из министерства. Ходили даже слухи, что в Ошалово прибудет сам Нифонтов. Наконец открыли высокие двери, но за ними был не обычный актовый зал с трибуной для выступающих, а обширное круглое помещение планетария с проекционной установкой, похожей на карикатурного инопланетянина посередине, с рядами темно-синих, утопленных в мягком пластиковом полу кресел, расположены по дугам внутри окружности. Леник с размаху плюхнулся в мягкое кресло, обнаружил, что коленки взлетели выше головы, покрутился, устраиваясь, потом задрал голову и увидел над собой снежно-белый высокий купол. Выступающие подходили к микрофону, установленному возле проектора, и произносили речи, посвященные росту производительности, заботе правительства и, особенности, мощи техники, созданной на основе технологии лигокристаллов, которыми богаты недра государства. Изображения выступающих проецировались на белую поверхность купола. Приехавший, наконец, министр, показался Ленику крайне напряженным и даже испуганным. Он говорил о перспективах астронавтики, о достоинствах современных инженерных решений, опять же на основе технологий… и так далее, и Леник вполне адаптировался к его голосу и начал слегка дремать, как вдруг его задела фраза:
– И мы не остановимся только на исследовании ближайших планет, не побоюсь сказать, что планы нашего руководства, и, в частности, сотрудника Нифонтова, весьма серьезны. Поэтому он и ставит перед работающими в отрасли особые, не совсем, так сказать, ординарные задачи…
«Ничего себе „не совсем ординарные“», – пробурчал себе под нос Леник и, было, снова закемарил, но тут его разбудил громкий девичий голос, и он уже представил себе детишек в галстуках со знаменем на трибуне, приоткрыл слипающиеся глаза и прямо над головой увидел изображение некрасивой, длинноносой девчонки из той самой группы, как он подумал, экскурсантов. Под изображением значилось: «Зинаида», а фамилию Анпилогов так и не разглядел. Девчонка читала стихотворение, видимо, поздравительное, для министра, и в нем было снова про чудесные кристаллы, а потом промелькнуло: «и дальний Космос по плечу». Леник поежился, фыркнул про бутер-итер, и попытался поудобнее вывернуться в кресле, как если бы он повернулся на койке на правый бок, и снова прикрыл глаза. А когда открыл – сам себе не поверил. Он лежал, задрав колени, а над ним развернулся небесный купол со всеми своими фонарями, а потом разложил и Большую и Малую медведицы, и Вегу, и Стрельца, зеленоватую красавицу-планету на юго-востоке. Небо было черным, как в те часы, когда еще не взошла ни одна из Лун. Но потом световые пятна звезд побледнели, и на куполе появилась сначала серебристо-сиреневая, осенняя Луна, а потом – красно-золотая, та, что «смотрит на лето».
Леник крякнул, планетарий сработали здорово, у него даже левый глаз стал влажным, давно такого не было. А когда включили свет, директор станции слежения Ошалово-2 рассказал, что предполагается сделать одну из зон станции открытой для посетителей, особенно для учащихся, потому что именно им – продолжать великое дело освоения новых технологий, а так же осваивать бескрайние просторы Вселенной.
Дальше присутствующим продемонстрировали учебные классы и тренажерные залы, музей астросферных аппаратов, очень напоминающий модельный зал в отделе имитации и даже небольшой зоопарк, где содержались животные, пригодные для исследовательских полетов.
От основного, парадного, корпуса, застекленные галереи, а также, видимо, и подземные тоннели, вели к соседним зданиям с окнами из затемненного стекла, и оттого казавшимися слепыми. За этими сооружениями виднелись котлованы с вздымавшимися из них железобетонными опорами.
32
Анпилогов, наконец, решился ехать. Ну, что тут высиживать. Даже гигантские возможности корпов, даже злосчастный опыт Синицына давали очень малые результаты. Есть же где-то этот ключ, или намек на ключ к кодам, или, бутер знает что…
Итак, вертикалистов из Плещеевского реального оставалось всего трое: Номерпервый, фамилии которого Явич не помнил, толстяк Кубатый и девица Китерварг.
Ленику хотелось надеяться, что он привез из своих странствий важную вещь. Только сразу никак не мог понять, какую именно. Поэтому, он тщательно перенес воспоминания о поездках в запаску – так он называл особые памятные записки, которые заносил в свой личный рабочий корп и прикрывал достаточно сложным длинным паролем. Свои – не полезут, случайные люди – не вскроют, а уж если полезут люди опытные – все одно не жить.
Дорога к Номерпервому заняла всю ночь и часть утра. Я летел на самолете почти 7 часов с пересадкой, и впереди все занималась и занималась заря, а внизу блестели стеклянные нитки речек и светили красные глаза. Потом сообразил, что красные глаза – это домны. И их было много, и
