– Требует! И немалых! Во-первых, помещение, во-вторых, электроэнергия… Дежурный там, в конце- концов.
– А странное дело, Павел Петрович, раньше ты столько слов сразу и не говорил. А тут – разговорился. Видимо, четвертый подъезд тебя испортил!
50
Так тратиться не хотелось… Но – все вылезли за бывший Глобальный, и Анпилогов решил тоже вылезти. Каждый квадратный метр выставочной площади лишал Анпилогова возможности отремонтировать еще этаж Горчишного дома. Но пришлось пойти на это. И дорога, и гостиница… Правда, на самолете он принципиально не полетел, а заказал билеты на поезд. Ну и намыкался, с пересадками, с паромом, практически не зная ни одного языка.
Да он уже помотался один разок по Европе, когда искал концы для закупки комплектующих, и зря мотался. Нужно было сразу лететь на Юго-Восток. И второй раз пришлось вытащить себя на выставку, выгадывать на сооружении стенда, экономить, дергаться. Вот, кстати, ребята из разработчиков, которые со своей фирмочкой так и не вылезли из своего вуза – так тоже полетели выставляться, но на гостиницу решили не тратится, и вообще спали прямо на стендах в привезенных с собой спальных мешках. Но Анпилогов… Гера, который тоже увязался, Ульяна, каждый день меняющая тряпки – и откуда в ней взялась такая наглость? Синицын, держащийся так, словно он не отставной подполковник, а отставной эрцгерцог – какие там ночевки на стенде? Леник решил больше никогда не выставляться, но хоть раз-то нужно было… Кстати, один из модулей прока вдруг заинтересовал кучу народу. Леник и не очень-то хотел показывать этот модуль, но сотрудники настояли, поясняя, что без этого не раскрутимся. Анпилогову хотелось показать, хоть пилотный экземпляр поводка, но опытный цех затормозил сборку. В общем, не так он хотел…
Уля уверяла, что необходимо хоть что-то повидать, оторваться, не приклеиваться. Леник приценился в турбюро по поводу экскурсий. Цены не понравились.
Какие-то люди раскладывали афишки с предложениями по частным поездкам. Оказалось дешевле.
И однажды с кипой рекламок мимо стенда прошла молодая женщина, которую Анпилогов почему-то хорошо запомнил, настолько она казалась несоответствующей заштукатуренному облику увиденных им земель. Женщина была высокая, с острым смуглым лицом, причем, даже мельком увиденная, создавала ощущение небрежности и непрокрашенности. В темных волосах выделялись бурые пряди, словно плетеные из пеньковой веревки, на скулах выступали пятна, темнеющие на желтоватой коже. Женщина еще и близоруко щурилась, и ходила быстро, но небрежно, загребая правой ногой. Именно она положила кипу рекламных глянцевых бумажек, которые Леник из любопытства принялся рассматривать. Там приглашали на экскурсии в разные места – «Парк ораторов», «Двор зимних макетов», «Стартовая площадка западного куста Кротов» и… «Музей-квартира общества вертикалистов» – причем цены стояли совсем уж невысокие.
Леник поначалу пожал плечами и отложил листочки. Потом что-то его зацепило, и он тут же понял что: «Вертикалисты». И тогда, предупредив сотрудников об отсутствии на некоторое время, Анпилогов пошел в направлении указанной площади, где должен был ждать автобус.
Автобус ждал. И ровно никого, кроме Леника, в нем не оказалось. Но шофер взял с него указанные небольшие деньги и повез сначала по широким улицам, где стояли широкие дома, потом по узким, где теснились строения с одним подъездом, но в 2–3 этажа, и остановился возле неприметного кирпичного дома с квадратными зарешеченными окнами и простой дверью вровень с землей, над которой даже не было козырька.
Леник вошел, поднялся по деревянной лесенке на один этаж, и, оказавшись в довольно большом помещении со столом посередине и застекленными витринами вдоль стен, был снова неприятно поражен, так как и здесь никого не было народу, помимо него. Правда, проходя по коридору, за аркой, в глубине, он заметил худосочного мужчину в темных широких брюках, когда-то белой, но пожелтевшей и слегка измятой сорочке, черной жилетке и, что удивительно – черных сатиновых нарукавниках – а такого предмета одежды Анпилогов не видал с детства. Мужчина протянул ему плоское устройство с ручкой – радиогид, нажав на единственную кнопку которого Леник тут же услышал пояснения на родном языке.
Вначале скучный старческий голос, произносящий слова с устаревшими, вовсе неиспользуемыми сейчас окончаниями, ударениями и суффиксами, сообщил, что общество вертикалистов возникло в самом начале века, что создателем его был Ярмо Винтер, портрет которого вы можете видеть напротив окна. Леник посмотрел, там действительно висела крайне невыразительная темная фотография, на которой было лицо, словно выточенное из дерева: все углы сглажены, нигде не возникало изменений в окраске, не выделялись ни волосы, ни губы, ни почти бесцветные глаза. Нос был широким и приплюснутым, крупная челюсть плавно выступала вперед.
Ярмо Винтер, по версии старика радиогида, ратовал за всеобщий научный прогресс, причем прогресс неотступный, безошибочный, глобальный, а точнее, как сам называл такую форму прогресса чудак Ярмо – «вертикальный». В идеи этого вертикального прогресса и распространение своих идей, господин Винтер и ухлопал свое немалое состояние, оставив наследников ни с чем. В частности, это именно он учредил знаменитую премию Винтера, которой награждаются люди, проявившие свой научный талант в наиболее оригинальной, но не приносящей в ближайшее время никакой практической пользы, области научных исследований.
Сам же Ярмо, как поведал надтреснутый радиоголос, более всего поддерживал направления, связанные с механическими, а позже, использующими возможности электричества, а далее и достижения электроники, счетными машинами. Существуют, как было указано, и интересные работы самого Винтера в области теории автоматического управления.
Основные принципы вертикалистов можно было увидеть на плакатах, выставленных за стеклом.
На них было три дерева. Одно – совершено прямое, высокое, с острой верхушкой, с очень небольшим количеством веток, также как и ствол, почти вертикально стремящихся вверх. Второе – приземистое, пухлое, распахнувшее ветки в разные стороны. Третье – кривое, с разветвленным на две части стволом, с большим числом полузасохших веток. На стволах, циклически повторяясь, были написаны слова: эврика, гедоник, эврика, марс, эврика, аргентум, эврика, гедоник, марс, эврика, аргентум, эврика… Слова прекрасно располагались на устремленном ввысь стволе дерева, терялись в листве на обширном и ломались на кривом.
Бесстрастный голос из коробочки при этом произносил пояснения, еще более неясные, чем эти картинки. «Эврика, марс, эврика, аргентум, эврика, гедоник, марс, эврика… Таковы правила Вертикалистов. Развитие науки, с их точки зрения, должно подстегиваться большими деньгами – „аргентум“, желанием удовольствий, невозможностью отказа от предоставляемых все новых и новых удобств – „гедоник“ и постоянными войнами, уносящими даже не столь человеческие жизни, сколь многие машины и сооружения – „марс“.»
На стене в рамке висело и высказывание основателя Общества: «Все это привело нас к мысли воспользоваться некоторыми общими принципами науки управления кораблем для усовершенствования человеческого общества: в планировании поведения масс, в экономических аспектах, в законодательстве, в процессах обучения…»
На столе лежал старинный альбом в коричневом кожаном переплете. Леник подошел, обнаружил, что к альбому вовсе не приделана цепочка, намертво привязывающая его к казенной мебели, и перелистал. На первой фотографии был человечек, стоящий на невысоком постаменте среди деревьев – видимо в парке. Видимо он что-то горячо внушал, сильно жестикулируя, собравшимся возле него людям.
Вообще-то Леник читал, что в некоторых заэкранных странах было такое правило – произносить речи прямо в парках, и таких ораторов было там немало. Попробовали бы они все это проделывать у нас, во бутер бы вышел. На другой фотографии была толпа молодых бездельников неряшливого вида, нацепившей на головы какие-то круглые коробки, наверное это была такая тара для шляп. Судя по всему эти ряженые куражились над человечком на постаменте, которого было видно на заднем плане. И что он им дался?
Полистав альбом дальше, Анпилогов нашел еще изображения таких человечков – в черных пиджачках с узкими лацканами, с высокими белыми воротничками сорочек, жестко приросших к ней, в черных шляпах- котелках – в таких у нас в старых фильмах изображали агентов царской охранки. Изображенные не только держали речи, но и раздавали зевакам какие-то листы с крупными надписями. Рядом с альбомом лежала лупа – словно кто-то хотел, чтобы фотографии рассмотрели очень внимательно. Леник взял лупу и подвигал над фотографией, и обнаружил как раз то, что внутренне ожидал – у человечков были прямые коротковатые
