косой взгляд.
– Э-эй! Аня! Что ж ты плачешь? – растерялся он. – Постой, Ань, мы так не договаривались. – Он порывисто обнял ее. – Ну да, я подлец, скотина! Хочешь, дай мне по морде. Ань, да пойми ты, нельзя Матвею быть с такой… Ему хорошая, честная девушка нужна. Только представь, каково летчику там, на верхотуре, на бешеных скоростях: одна шальная мысль, неверное движение – и все, конец! А всякие падлы играют их чувствами и жизнями. – Лицо его снова приняло жестокое выражение. – Она меня не зря боится, я ей пригрозил, теперь поостережется хвостом крутить, узнаю хоть что-то – убью!
– А если Матвей про тебя узнает? – всхлипнула Аня.
– Не узнает, если только ты не проговоришься. Но ты не скажешь, я тебе верю.
Тут в действие вступил Темка. Малыш до того, приоткрыв рот, ошеломленно взирал на плачущую мать, наконец любящее сердце ребенка не выдержало, он распустил губы и заревел что было мочи:
– А-а-а-а-а!.. – причем каждый звук взбирался на полтона выше предыдущего.
Анна сгребла сына, Сережа сгреб обоих, в таком виде и застал их Матвей.
– Прекрасно! – воскликнул он. – Очаровательно! С вас бы картину писать. Можно узнать, по какому поводу сей грандиозный ор?
Он присел на корточки, глядя на них с удовольствием. Троица и вправду просилась на холст.
– Сережа, где фотоаппарат?.. А ну-ка, всем утереть носы и не двигаться… Та-ак, отлично… еще разок… Класс! Раздам фотки сослуживцам. Все от зависти помрут. Надо вас с папой сфотографировать. Пошли в столовую. Причину рева выясним потом.
Глава 5
Аня вернулась к гостям совершенно разбитая. Сережа с Темкой выскочили в сад, где за домом Матвей несколько лет назад для Сережи подвесил качели на железной перекладине.
– Матвей, налей мне коньяка, – попросила Аня: необходимо было хоть как-то расслабиться. – Наденька, – обратилась она к настороженно поблескивающей глазами женщине. Та уже давно порывалась увести своего подполковника, но супруг впал в благодушное состояние и категорически не желал уходить. – Позвольте предложить тост в вашу честь. Я знаю, как важно для летчика иметь любящую жену, крепкую семью; вы, жены военных, разделяете с мужьями все тяготы незавидной гарнизонной жизни и фактически несете службу вместе с ними. Излишне напоминать, что в наше время такие женщины почти перевелись…
– Так ведь и летчики почти перевелись, Анечка, вымирают, как мамонты, – громогласно вмешался Богданов – он явно был в приподнятом настроении. – Верно я говорю, Матвей? Раньше в летные училища было не протолкнуться, конкурс был огромный, профессия военного пилота считалась чуть ли не самой престижной, а сейчас что? Молодые люди предпочитают зарабатывать большие деньги и торчать в дорогих машинах в пробках, нежели парить в облаках… Вот вы, Анечка, признайтесь, положа руку на сердце, пошли бы замуж за летчика? За последнего романтика, к числу коих принадлежит ваш покорный слуга?
– Как же! – резко высказалась Надя, ничуть не смягчившись Аниной похвалой. – У нее один кулон на шее стоит больше твоей годовой зарплаты.
Ане стало нестерпимо стыдно: действительно, какого черта она вырядилась, обвесилась бриллиантами, словно напоказ, не соображала, куда ехала, с какими людьми столкнется. Какой расфуфыренной пустышкой она, должно быть, выглядит.
В полнейшем расстройстве чувств Аня осушила рюмку и обратила страдальческое лицо к Матвею. Он стоял у нее за спиной, засунув руки в карманы, и глядел в пол, как будто обдумывал все сказанное. Татьяна, безуспешно стараясь привлечь его внимание, нервозно вертелась на жалобно скрипевшем под ней стуле. Семен Павлович вежливо подставил ухо словоохотливой Зинаиде, но определенно ее не слушал – сочувственно и ободряюще смотрел на Аню.
– Возможно, дело вовсе не в материальном положении, – нашла в себе силы возразить Анна, как бы подстегнутая безмолвной поддержкой отца. – Твоя мама, Матвей… она не выдержала, потому что папу любила по-настоящему, не в пример нам, прагматичным московским дамочкам… Вот вы все время толкуете о красоте полетов, о призвании, о романтической стороне летной профессии, толпы поклонников и поклонниц с восторгом наблюдают выступления пилотажных групп под музыкальное сопровождение на различных авиашоу… мне кажется, вы начисто забыли, что летаете на боевых машинах, ведь это смертоносное оружие, фронтовые истребители, или я чего-то не понимаю?
– Анечка, фигуры высшего пилотажа не что иное как элементы маневренного воздушного боя, – с живостью возразил Матвей. Он придвинул стул и сел рядом с Аней, окончательно забросив Татьяну. – А групповой пилотаж сам по себе очень сложен и демонстрирует степень подготовленности российских летчиков на устрашение всем врагам.
– Вот-вот, о чем и речь, – моментально воспламенилась Аня. – Что, если завтра война, очередной конфликт? Вы, Наденька, обречены на мучительные часы ожидания, на бессонные ночи, у вас полжизни уйдет, пока Валерий будет воевать. Извините за мрачную перспективу, но, как ни крути, ваш муж военный летчик, офицер и в случае войны будет исполнять свой воинский долг. Разве я не права, Матвей?
– Анечка, красота и ум соединились в тебе необыкновенно, – обаятельно улыбнулся Матвей. Осталось неясным, серьезен он или всего лишь ввернул комплимент.
– И ты будешь воевать? – упавшим голосом спросила Аня. Она еще раньше заметила, что его лицо чем-то необъяснимо ее привораживало – раз взглянув, трудно было оторваться.
– Конечно, чем я хуже Валеры? – Матвей солидарно подмигнул Богданову.
– Не хуже, не хуже, Анечка, – великодушно поддержал Богданов, – поверьте бывалому ястребу, я с самого начала знал, что будет толк, как только парень встал на крыло. Прирожденный летчик-истребитель, влетанность отличная, вот еще осилит проходы на сверхмалой скорости и, пожалуй, меня догонит. Вы, Анна, за Матвея не тревожьтесь и Надежду не стращайте, женка моя не из пугливых: довелось ей из походов меня дожидаться, не без этого. И Матвей в случае чего не пропадет. Тертый калач и пилот классный, из разных передряг выбирался. Вот, к примеру, в мае позапрошлого года, если не совру, борт на брюхо посадил без шасси на грунтовку.
– Как так?! – ужаснулась Аня.
– Правая стойка не вышла. Все попытки выпуска ничего не дали. Пришлось садиться без шасси. В аккурат триста метров протянул с ветерком на брюхе. Обошлось. Но фонарь техники вскрывали.
– Фонарь?!
– Гм… Остекление кабины, крышка… откуда я знаю… Фонарь, одним словом.
– Ага, конечно, фонарь, что тут непонятного? – Аня в помрачении ума выпила еще рюмку.
– А то вот еще было дело, – не унимался Богданов, – полетели в зону на двух спарках…
– Стоп, стоп! – перебила Аня. – Не так быстро, господа офицеры. «Спарка», надо полагать, самолет?
– Учебно-боевой, с двумя кабинами, – нетерпеливо отмахнулся рассказчик.
– Ой, а можно я буду записывать, а то запутаюсь в вашей терминологии…
– Валера, кончай прикалываться, девушке голову заморочил…
– …взлетели, развернулись на расчетный курс, пошли в набор…
– Ва-ле-ра!..
– Матвей, не мешай, – загорелась Аня, – это так увлекательно!
– …надо выполнить одиночный ВБ с маневрирующей воздушной целью…
– Догадалась! Воздушный бой!
– …крутим вертушку, как в классическом бою, для захвата цели…
– Ух ты! И меня захватило!
– …Матвей на боевом развороте вправо выполнил переход из боевого одного направления в другое полубочкой вправо и продолжил боевой влево…
– Все! Кранты! С меня довольно! Богданов, дальше неинтересно, особенно мне! – Матвей бесцеремонно схватил Аню в охапку и выскочил с ней в коридор.
– Нет уж, пусти, – со смехом отбивалась она, – хочу узнать, что ты там натворил. Угробил ценный самолет? Признавайся!
– Ничего я не гробил. Богданов любит подпустить страху. Он у нас шутник, знаешь ли…
Они оказались в том же положении, что и в день Аниного приезда: она – спиной к стене, он – близко,
