дерева.
Смешно…
Тем не менее она почему-то знала, что ничего важнее этого в мире не существует. По крайней мере, для неё.
Ещё в бумажнике нашлись три пятитысячные бумажки. Вот для этого в памяти место нашлось, с каким- то неудовольствием подумала она, на эти деньги можно один раз поесть: сытно, хотя и не очень вкусно.
А ещё во внутреннем кармане она нащупала рукоятку револьвера…
Что-то сработало внутри. Даже не в голове, а в плече или в локте. Рука отдёрнулась от находки и быстро скользнула в боковой карман, как в нору. Рука что-то знала.
И это знание – зелёного цвета облако – поползло было от плеча вверх, но вдруг бросилось в ноги и заставило встать, встать немедленно – и смываться отсюда подальше. Здесь было, оказывается, самое опасное место…
Она уже заходила за угол, когда позади хлопнула подпружиненная дверь, всхлипнула отключаемая сигнализация машины (откуда она это помнит?.. неважно…) и чей-то очень знакомый голос произнёс, заканчивая начатую ещё на лестнице фразу:
– …и сразу назад. Вряд ли это она, но – убедиться никогда нелишне. Отзвони мне, понял?
– Да понял, чего тут. Только всё равно какой-то херней занимаемся, Стас, ей-богу…
– Ладно, не ной. На обратном пути к Дубу заедь, пива 'Миллер' возьми пару упаковок…
Хлопнула дверца, мягко заработал мотор. Саня, ковыляя, обогнула дом чуть раньше, чем тронулась с места машина и водитель мог бы заметить её. Но сейчас он выедет из двора – и она окажется перед ним, как заяц в нетоптаном поле…
Торопясь успеть, Саня взобралась по лестнице – семь ступенек! – вверх и успела закрыть за собой дверь. Сквозь зарешёченное окошечко она увидела машину: серую, хищную, низкую, быструю.
Похожую на махогона.
Она отступила вглубь помещения и налетела на какую-то толстую старуху. Старуха сильно пихнула её и выругалась.
– Простите… – прошептала Саня.
– Чего 'простите'! Чего 'простите'! Понаехало вас, тварей…
– Ты как заругалась-то, Викторовна? – укорила её другая, в вязаной шапочке и очках. – Не стыдно тебе?
– Мне ещё стыдно, скажешь тоже! Вон – шастают по подъездам да по чердакам! Звонют тут: беженцы, мол, на кусочек хлеба – а сами глазами зырк да зырк… Ну, я-то сразу поняла, каки они таки беженцы. А деньги-то наши пенсионные им все и уходют, тут мне в собесе добры люди объяснили, как есть…
Саня, внезапно ослабев, прислонилась к стене. Она только что, полминуты назад, чудом избежала чего-то, что могло быть пострашнее смерти. Осознание этого ещё не пришло полностью, но уже начало проникать в поры воображения.
– Эй, девка, ты чего так побелела? – спросила старуха в шапочке. – Правда беженка, что ли?
Саня покачала головой. В глазах странно двоилось.
– Да наркоманка она, по глазам видно, – сказала толстая Викторовна. – Пошли, пошли, Клавдея, добрая ты уж больно…
И старуха в шапочке дала себя увести.
Очередь в кассу смотрела на Саню неодобрительно.
– Так, – сказала женщина за окошком и встала. – Вам чего, гражданочка?
– Она ж больная, – сказал кто-то в очереди. – Видно же. Позаражает всех.
– Я… заблудилась… – с трудом преодолевая дрожь, сказала Саня. – У меня… нога болит. Очень болит.
– А, так ей травпукт нужен! – будто бы обрадовался кто-то. Они все, кто стоял в очереди, вдруг слились для неё в одно существо. Не то чтобы злое, не то чтобы доброе… – Травпукт, голубушка, в соседнем дворе. Выйдешь сейчас, повернёшь направо, там гаражи будут, пройдёшь – и увидишь ворота, а на воротах написано…
За воротами стояла машина без колёс – просто на каких-то чурбачках. Возле машины сидели двое в белых халатах и курили: белёсый парень с редкими волосами и молодая горбоносая женщина в высоком крахмальном колпаке.
– О! – сказала она. – Клиент созрел. Проходи, красавица, раздевайся…
В тёмном тесном коридорчике пахло сильно и как-то полузнакомо. Перед дверью с надписью 'В уличной обуви не входить!' стояли две пары очень старых тапочек. Саня, с трудом дотянувшись до шнурков – колено совсем не гнулось, – сняла свои ботинки и вошла в кабинет. Там сидела ещё одна женщина, пожилая.
– Вон, раздевайся, – показала она за ширму. Там стояла рогатая металлическая вешалка.
Саня сняла куртку. Посмотрела на себя. На ней натянут был чёрный свитер – весь в дырах, будто опалённый. Она сняла и свитер. Под свитером оказалась бесформенная полотняная рубашка, не слишком свежая, но и не так уж сокрушительно пострадавшая.
Вошли те, что курили. Парень уселся за стол, женщина в колпаке отошла к окну.
– Слушаю, – сказал парень.
