комнаты.
У Петра Егоровича даже дух перехватило, когда он увидел, как дверка машины распахнулась, и из нее, вначале выбросив впереди себя костыли, тяжело вышел Михаил Иванов. Иванов не видел Петра Егоровича, а поэтому он даже не изменил выражения своего лица, на котором лежала печать глубокого волнения и озабоченности.
«А костюмчик-то, костюмчик-то надел… с иголочки!.. Наверное, только что из магазина. Успел ли оторвать этикетку? — Петр Егорович стоял у окна и наблюдал, как мягко, с какой-то особой, ласковой бережностью и осторожностью, словно с любимым человеком, обращался Иванов со своей машиной, когда закрывал на ключ дворцу. — Ну, слава богу, теперь вижу своими глазами. Да так быстро!.. Не прошло и месяца, как я был у замминистра…»
Петр Егорович принял у посетителя заявление и назначил день, когда тот может осведомиться о результате его ходатайства перед начальником паспортного стола районного отдела милиции: в отделении милиции в прописке было отказано.
— Только никаких гарантий не даю. Попытаюсь объяснить, что для временной прописки старому человеку, да к тому же матери, есть все основания.
Не успел он закрыть дверь за избирателем, ходатайствующим о временной прописке матери, как в комнату, всем весом налегая на костыли, вошел инвалид Иванов. С его приходом комната как-то сразу стала теснее и ниже.
О том, что Иванов неделю назад получил новенький «Запорожец», Петр Егорович знал: тот прерывающимся и охрипшим от волнения голосом звонил ему со склада, где получал машину. Острая новизна радости и душевного равновесия была уже обоими прочувствована и пережита, а поэтому Петр Егорович пока еще не догадывался, чем так озабочен и встревожен Иванов, руки которого тряслись и по загорелому лбу стекали струйки пота. Иванов крепко пожал руку Петру Егоровичу, отбросил костыли к стене, сел на скамью и, вытирая платком с лица пот, продолжал молча и тревожно смотреть на Петра Егоровича.
— Что случилось? — спросил Петр Егорович, видя, что Иванов пришел к нему совсем не затем, чтобы лично поблагодарить его за помощь в получении машины.
— Вы письмо получили, Петр Егорович? — осевшим голосом спросил Иванов.
— Какое письмо?
— Из Запорожья? Я вчера получил копию… Искал вас весь день и нигде не нашел…
— Вчера и позавчера я был у сына. Я, кажется, говорил тебе, что он с женой в долгосрочной командировке за границей. Внучка с заводом на уборочной в Сибири. Приходится приглядывать за квартирой.
— А письмо-то получили? — твердил свое Иванов:
— Нет, не получил… А что?.. А впрочем, может быть, мне и есть письмо, но я в исполкоме не был уже две недели.
Иванов выхватил из нагрудного кармана новенького светло-серого костюма конверт с фирменным типографским штемпелем наверху.
— Читайте, — дрожащими пальцами Иванов протянул Петру Егоровичу. — Что же теперь будем делать?
— Прочитай вслух, я сегодня дома забыл очки. — Петр Егорович вернул Иванову письмо, и тот, прокашлявшись, начал читать прерывающимся голосом:
«Уважаемый Петр Егорович!
Это письмо по поручению комсомольской организации сборочного цеха Запорожского автомобильного завода пишет секретарь цехового бюро комсомола Виталий Корзухин.
Месяц назад директор завода Дмитрий Ксенофонтович передал нам в комсомольскую организацию Ваше письмо и просил вынести по нему наше решение. Мы прочитали это письмо на комсомольском собрании и единогласно решили взять пожизненное шефство в обеспечении автотранспортом инвалида Отечественной войны Иванова Михаила Николаевича, потерявшего ногу в боях за наш город. Из металла, сэкономленного комсомольцами литейного цеха, в июле месяце мы сверх плана изготовили и собрали автомобиль марки «Запорожец» с ручным управлением и получили у дирекции право подарить эту машину ветерану войны Михаилу Николаевичу Иванову, пролившему кровь на земле нашего завода и ставшего инвалидом второй группы.
Документы на отгрузку машины уже все оформлены. Просим Вас сообщить адрес, по которому удобнее для М. Н. Иванова транспортировать автомобиль.
Иванов кончил читать письмо и рукавом нового пиджака стер со лба крупные капли пота.
— Да, — ухмыльнулся в усы Петр Егорович и встал. — Не было ни гроша — и вдруг алтын. Молодцы комсомольцы! Как оперативно сработали! Ну что ж, Михаил Николаевич, поздравляю. Ты заимел новых сильных и верных друзей. Уж эти не подведут. Раз сказали, что взяли пожизненное шефство в твоем автомобильном хозяйстве, значит, можешь выжимать из своего «Запорожца» все его возможные и невозможные силы.
— Так что же теперь делать? Что мне им ответить?.. Вернее, что вы им ответите? Ведь письмо-то вам написано, а мне всего лишь копия? — Иванов растерянно развел руками. — Я сегодня всю ночь не сомкнул глаз. Не знаю, что теперь и делать.
Петр Егорович от души расхохотался, отчего петух, прохаживающийся по дворику рядом с распахнутым окном депутатской комнаты, пугливо отбежал в сторону и призывно закокотал.
— Выбирай одно из двух: или сдавай этот в горсобес и получай дареный, иди срочно нужно писать благодарственное письмо и поставить комсомольцев в известность, что «Запорожец» ты уже получил по линии социального обеспечения. Середины быть не может.
Иванов привстал и на одной ноге подскакал к распахнутому окну, в трех шагах от которого стоял его сверкающий на солнце вишневый «Запорожец».
— Сдать?! Не могу я его сдать… Я уже сросся с ним. Мотор у него работает как у часиков «Космос», еле слышно, а скорость берет такую, что дает прикурить «Волгам»… Вы только поглядите на этого красавца!.. Отказаться от него — это вроде бы предать его. Пойти с другом в бой и оставить его на поле боя раненым… Что хотите, а но могу. И жена к нему уже привыкла. А внук даже расплакался, когда я сказал, что, наверное, его придется сдать. Мы уже его окрестили «Вишенка».
— Тогда будем вместе писать письмо, благодарить запорожцев и выражать готовность принять их пожизненное шефство над твоей «Вишенкой» и всем остальным, что касается автомобильной части…
Иванов круто повернулся к Петру Егоровичу и, облокотившись о подоконник и тем самым облегчив тяжесть опоры на одну ногу, тихо, словно по секрету, сказал:
— Петр Егорович, а что, если сделать вот что… — И замолк, точно испугавшись, что идею его Петр Егорович не только не поддержит, но и осудит.
— Что?
— Есть у меня фронтовой дружок. Воевали в одной танковой бригаде, в одной роте. По фамилии его почти никто не знал. Была у него кличка «Буря с вихрем»… Таких смелых и отчаянных я в жизни до него и после уже не встречал. Правда, была у него слабость: любил первым на своей «тридцатьчетверке» врываться на огневые позиции немцев и наводил там такой тарарам, что ни словами сказать, ни пером описать. На окраину Запорожья он на своем танке ворвался первым, на моих глазах смял четыре артиллерийских расчета и пошел утюжить окопы, в которые немцы драпали, как серые крысы… Меня в этом бою ранило, а «Буря с вихрем» пошел дальше освобождать Украину. А через год, когда уже по чистой вернулся из госпиталя, я случайно узнал, что под Львовом танк «Бури с вихрем» подорвался на немецкой мине и ему оторвало правую ногу чуть пониже колена. — Иванов ладонью вытер потное лицо и продолжал: — Уж если говорить о шефстве наших запорожцев, то мне до «Бури с вихрем» далеко. Когда меня ранило, у него уже было два ордена Красного Знамени, поговаривали, что еще два-три хороших танковых сабантуя — и «Буре с вихрем» не миновать Звезды Героя. — Иванов налил из пузатого
