Собственно, какого признания они от него добиваются? Что еще они хотят знать, чего еще не знают? Им известно, что он подсадная утка и что большинство историй из его прошлого – ложь. Даже если они не знают, что именно он выдал, то в любом случае могут полностью изменить свои планы до того, как будет поздно. Почему такая настойчивость. Почему неуверенность? Потом постепенно, по мере того как допросы становились все более свирепыми, Джонатан пришел к заключению, что они считали своим правом добиться от него признания. Это был шпион, которого они разоблачили, и их гордость требовала, чтобы перед повешением он раскаялся.
Но они не учли Софи. Они не знали, что она была рядом с ним, она была впереди него. И сейчас она улыбалась ему над чашечкой кофе, «пожалуйста, по-египетски». Прощала его. Забавляла. Слегка кокетничала с ним, побуждая жить при дневном свете. Когда они били его по лицу – долго и профессионально, – он сравнивал ее заплывший глаз со своим и, чтобы отвлечься, рассказывал ей об ирландском парнишке и «геклере». Они не позволяли себе никакой слезливости – ей всегда была чужда сентиментальность, – никогда не жалели себя и не теряли чувства юмора. «Вы убили эту женщину?» – дразнила его она, поднимая свои выщипанные темные брови и заливаясь смехом. Нет, он не убивал ее. Этот разговор между ними происходил давным-давно. Она слушала рассказ о его делах с Огилви, давая ему выговориться, то улыбаясь, то брезгливо кривясь. «Мне кажется, вы исполнили свой долг, мистер Пайн, – заявила она, когда он кончил. – К сожалению, на свете бывает разная верность и невозможно быть верным всем сразу. Вы, как мой муж, верили, что исполняли свой долг патриота. В следующий раз вы сделаете лучший выбор. Возможно, мы сделаем его вместе». Когда Тэбби и Фриски терзали его тело, надолго подвешивая в таких положениях, что искры сыпались у него из глаз, – Софи напоминала ему, что и ее тело было изувечено – размолочено до неузнаваемости. А когда он проваливался в полузабытье, уже не надеясь выбраться из этой мрачной пропасти, он потчевал ее рассказами о трудных восхождениях в Альпах, например, на северный склон Юнгфрау, где все сложилось неудачно – пришлось разбивать лагерь при ветре сто миль в час. И даже если Софи были неинтересны эти подробности, она никогда не показывала виду. Она слушала его, и ее огромные карие глаза смотрели на него, любя и ободряя. «Уверена, мистер Пайн, вы никогда впредь не будете так дешево ценить себя, – сказала она ему. – Иногда хорошие манеры могут скрывать от нас наше мужество. У вас есть что почитать в самолете на обратном пути в Каир?» Я буду читать. «Это мне поможет не забывать, что я – это я». А потом, к своему удивлению, он опять увидел ее в маленькой квартирке в Луксоре в тот момент, когда она укладывала свои спальные принадлежности, каждую вещь отдельно и не спеша, будто выбирала себе спутников для длинного путешествия.
Конечно, именно Софи помогала ему хранить молчание. Разве сама она не умерла, так и не выдав его?
Когда они сняли пластырь и удалили замшевый кляп, именно Софи посоветовала ему попросить личного разговора с Роупером.
– Ну то-то, Томми, – сказал слегка запыхавшийся от предпринимаемых усилий Тэбби. – Ты переговоришь с шефом. Потом мы закажем хорошего пива и выпьем все вместе, как раньше.
И Роупер в выбранное им время, одетый в легкий костюм и белые туфли из оленьей кожи, которые заприметил Джонатан в гардеробной шефа на Кристалле, – вошел и сел на стул в дальнем конце комнаты.
У Джонатана мелькнула мысль, что Роупер уже вторично видит его с разбитым лицом, и при этом выражение у него одно и то же: нос наморщен, взгляд критически оценивающий – выживет или нет? Интересно, как бы Роупер смотрел на Софи, когда ее избивали до смерти?
– Ну что же, Пайн? – любезно проговорил он. – Жалоб нет? Они хорошо за вами присматривают?
– Постель немного жестковата.
Роупер добродушно рассмеялся.
– Нельзя все иметь сразу. Джед скучает по вас.
– Тогда пришлите ее сюда.
– Боюсь, это зрелище не для нее. Выросла в монастыре. Любит спокойную жизнь.
Джонатан объявил Роуперу, что во время первого объяснения с Лэнгборном, Коркораном и другими, они усиленно упирали на возможность участия Джед в делах Джонатана. Он хочет категорически заявить, что все, что он делал, он делал один, совершенно не прибегая к помощи Джед. И все, что, собственно, имело место, – это парочка светских визитов Джед в домик Вуди, когда ее до смерти замучила Кэролайн Лэнгборн, а Джонатан был одинок. После этого он с сожалением заявил, что больше не станет отвечать на вопросы, и Роупер, обычно так быстро на все реагирующий, кажется, слегка смешался, подыскивая слова.
– Ваши люди хотели украсть моего сына, – наконец произнес он. – Вы обманом пролезли в мой дом и украли у меня женщину. Вы хотели расстроить мою сделку. Какого черта мне интересоваться, будете вы говорить или нет? Вы мертвы.
«Следовательно, они хотят наказания, а не только покаяния», – думал Джонатан, пока они снова заклеивали ему рот. И чувство родства с Софи стало еще сильней, если это было только возможно. «Я не выдал Джед, – сказал он ей. – И никогда не сделаю этого, обещаю. Я буду стоек, как герр Каспар со своим париком».
«Герр Каспар носил парик?»
«Разве я тебе не рассказывал? О Господи! Герр Каспар – швейцарский герой! Он отказался от двадцати тысяч необлагаемых налогом франков в год, чтобы только сохранить верность самому себе!»
«Вы правы, мистер Пайн, – серьезно согласилась Софи, внимательно выслушав его рассказ. – Нельзя выдавать Джед. Надо быть мужественным, как герр Каспар, и себя тоже нельзя выдавать. Ну а теперь клади голову на мое плечо, как ты клал ее на плечо Джед, и мы поспим».
И с этих пор вопросы, сыпавшиеся на него градом, всегда оставались без ответа. Иногда Джонатан видел Роупера на том же самом стуле, только уже не в знакомых ботинках из оленьей кожи. Всечасно Софи была рядом не для того, чтобы мстить, а просто чтобы напомнить Джонатану: перед тобой самый страшный человек в мире.
– Они убьют вас, Пайн, – пару раз предупредил Роупер. – Корки разок переусердствует – и конец, такие чудаки никогда не могут вовремя остановиться. Пока еще не поздно, мой совет. – И Роупер снова усаживался на стул с раздосадованным видом, какой бывает у нас, когда мы сознаем, что не в силах помочь другу.
Затем на том же стуле появлялся Коркоран и, нетерпеливо подавшись вперед, выплевывал вопросы, как команды, и считал до трех, ожидая беспрекословного повиновения. На счет «три» Фриски и Тэбби
