дальнейшей службы.
«Тыловик… Околачивался до сих пор где-нибудь за тысячу километров от фронта, — подумал полковник и со злорадством отметил про себя: — Добрались и до тебя, голубчик? Здесь тебе не около родственничков-генералов околачиваться».
Просматривая направление капитана в бригаду, полковник спросил:
— В боях бывали?
— В танковых частях не приходилось, товарищ гвардии полковник.
Полковника раздражали спокойные глаза капитана, его начищенные до блеска сапоги, хорошо выглаженные гимнастерка и брюки.
— Примете первую танковую роту, — сухо сказал полковник, — но имейте в виду: мы — гвардейцы. У нас свои традиции. Слабых мы не терпим в своих рядах.
— Постараюсь быть достойным традиций гвардейской бригады.
Это окончательно разозлило командира бригады.
— Не кричи «гоп», пока не перескочишь. Ступайте к командиру батальона. Адъютант, проводите его.
Николай повернулся и вместе с адъютантом направился в глубину леса, где стояли танки.
«Вот и встретили… Нечего сказать, приветливо, — посмеялся про себя Николай, но не пожалел, что ордена и медали в дороге сложил в полевую сумку. — Пусть не встречают по прежним заслугам». И тут же решил; пока не пройдет первое боевое крещение в этой бригаде, никому не говорить о прежних боях и не показывать ордена.
Только значительно позже полковник сам объяснил Николаю, в чем было дело. Не понравился его бледный тыловой цвет лица и прилизанное обмундирование.
После госпиталя Николай попал в офицерский запасной полк, а оттуда его сразу же направили на курсы командного состава бронетанковых войск.
Возвращения в свою часть на этот раз Николай не добивался: слишком тяжело было вспоминать об унижениях, о следствии, о запросах… Была и еще одна причина: хотелось осуществить свою давнюю мечту— попасть на танк.
Курсы работали в одном из городов, где был танковый завод. Они. отнимали почти все время — заниматься приходилось по двенадцать часов в день. И все же Николай мучительно считал дни и томился оттого, что он в тылу, что не участвует в боях. Не помогало даже то, что он малейшее свободное время проводил на полигоне завода, где испытывали и обкатывали новые, только что сошедшие с конвейера танки. Ему страстно хотелось овладеть искусством вождения танка, научиться без промаха бить по цели с полного хода.
Курсы были трехмесячные, но в середине июня всех курсантов группы, где учился Николай, досрочно выпустили и направили на фронт.
Перед выездом Николай получил приказ о присвоении ему звания капитана, а еще в госпитале ему вручили орден Отечественной войны за операцию по спасению боевого охранения. В полку не забыли о нем.
И вот он в поезде, снова едет на фронт, где назревали грозные события. Смутное настроение какой- то грусти овладело им. Фронта он не боялся. Не пугала его и мысль о возможной гибели. Но угнетало чувство одиночества. До сих пор он ничего не знает о Нине. Где она? Что с ней? Он верил во встречу, надеялся на нее, но как тяжело надеяться бесконечно, как трудно не иметь возможности хотя бы в письме делиться своими мыслями, надеждами с любимым человеком.
В Москве у Николая оказались свободными несколько часов до следующего поезда, и он решил съездить в подмосковный городок, где был госпиталь Сокольского. Может, удастся узнать что-нибудь о Нине.
В городке, недалеко от главного корпуса госпиталя, он встретил торжественную похоронную процессию. Впереди гроба несли на подушках ордена покойного. За катафалком шли генералы, полковники, врачи, сестры, много местных жителей.
— Кого хоронят? — спросил Николай прохожего, прежде чем взять под козырек.
— Генерала медицинской службы Сокольского. — Как? Сокольского?
— Погиб при бомбежке. Ездил на фронт в какой-то медсанбат консультировать врачей, и вот…
Что-то оборвалось в груди Николая.
Присоединившись к похоронной процессии, он немного проводил Сокольского, но времени было в обрез — нужно было возвращаться в Москву.
Только подъезжая к столице, он понял, что с гибелью Сокольского исчезла последняя надежда найти Нину.
Бригаду, в которую его назначили, Николай догнал на марше. Он был рад тому, что получает роту до начала боев. Это давало возможность познакомиться с людьми, попытаться сколотить боевой коллектив, на который можно было бы опираться в трудные минуты.
Бригаду остановили на Курской дуге в двадцати километрах от переднего края. Танки закопали до самых башен в землю.
Битва, которая получила в истории название Курской, или Орловско-Курской, началась пятого июля невиданными по мощности артиллерийскими и авиационными ударами. Десятки тысяч орудий извергали тучи снарядов, тысячи самолетов наносили удары по наземным целям.
Танковая бригада, стоявшая в резерве, ждала своего часа. Танкисты могли только догадываться, что происходит на переднем крае. Земля за горизонтом, казалось, клокотала от разрывов. Даже здесь, вдали от переднего края, налеты авиации следовали один за другим: немцы старались нанести потери резервам. К счастью, пока из бригады не пострадал ни один танк, ни один человек.
Николай, не имевший возможности отлучаться далеко от своей роты, вместе с другими офицерами часто выходил на опушку леса. Впервые за три года войны оказавшись во время большого сражения в резерве, он томился от безделья и чувствовал себя в какой-то степени виноватым перед теми, кто сейчас принял на свои плечи всю тяжесть немецкого наступления. Ему было неловко оттого, что он, офицер, нормальный человек, прячется при бомбежках под днище зарытого в землю танка, когда впереди гибнут люди, хотя разумом, ко-. нечно, понимал, что судьбу гигантского столкновения решают резервы и что настанет и его черед идти в бой.
Время, казалось, тянулось очень медленно. Канонада не ослабевала ни на минуту. Волна за волной пролетали самолеты над лесом, где стояла бригада.
В три часа дня, когда экипажи получали горячую пищу, Николай услышал крики:
— Капитан Снопов, к командиру бригады!
— Гвардии капитан Снопов, к полковнику! Николай побежал, на ходу надевая танкошлем.
Из блиндажа навстречу ему вышли полковник и начальник штаба.
— Ага! Вы уже здесь? Отмечайте по карте… Танковую роту Николая посылали на укрепление противотанковой обороны в районе шоссе Ольховатка — Курск.
Задача была понятна.
— Разрешите выполнять, товарищ гвардии полковник…
— Выполняйте. Но советую не вступать в открытый бой с танками противника… У них тут сосредоточены «тигры», «пантеры». Есть и «фердинанды». Сами понимаете…
Николай не верил в возможность борьбы с танками из засады: слишком мала вероятность лобовой встречи. К тому же, оставаясь на одном месте, рота теряла бы самое важное преимущество — маневренность. Однако на месте будет виднее, думал он.
А грозных «тигров», «пантер» и «фердинандов» он не боялся. Многолетний опыт боев научил его спокойно относиться к вооружению противника — не так уж страшен черт, как кажется. Врага надо бить, если даже он временно лучше вооружен. Наконец, теперь не сорок первый год: советская техника тоже далеко шагнула вперед. И Николай даже хотел встречи с «тиграми».
Одно только беспокоило его: рота еще не побывала в боях, люди не обстреляны, не почувствовали еще собственную силу.
Вернувшись к роте, Николай вытянул свою колонну на дорогу и развил предельную скорость. К счастью, в это время в воздухе не было бомбардировщиков. Около сотни немецких и советских истребителей
