погиб в рукопашном бою. Из его взвода вернулся только один связной… В тот же день мы разгромили тех немцев. Володю похоронили под скалой. Сам я вернулся здоровым, но выпали почти все зубы. Жена зовет меня стариком. Учусь заочно в сельхозинституте. Работаю председателем колхоза. Трудно, но унывать некогда…»
— Вот и Володя… Мало нас осталось из батареи.
— Я насчитал в живых пять человек. Да, досталось нашему поколению. А все же мы не потеряли себя. Вот Закир… До чего же хорош мужик. Один стоит многих. Лишь бы войны не было: все построим, все перестроим, с нашим народом все можно сделать.
В комнату зашла Таня. Увидев обоих друзей на постели, она скомандовала, подражая голосу институтского преподавателя военного дела:
— Подъем, товарищи офицеры!
— И тут командуют нами, Андрюша, — сокрушенно сказал Николай.
— Да, — уныло признался Андрей. — И тут нами командуют, браток… Всю жизнь…
— Распусти-ка вашего брата — никакой дисциплины не будете знать. Живо! Через пять минут чтобы сидели за столом, — начала распоряжаться Таня. — Пока другие гости подойдут, немного закусим…
Вечером к Куклиным пришли Сергей Заякин и Дедушкин с женой. Дедушкин еще не совсем оправился от ран.
За столом Мария Егоровна сказала сыну:
— Начинай, хозяин. Тост за встречу…
— Погоди, мама, — остановил ее Андрей. — Первый тост у нас, солдат, полагается в таких случаях за тех, кому не довелось вернуться оттуда.
— Боже! Сколько они перенесли! — прошептала Таня, наклоняясь к жене Дедушкина. — И тут не могут забыться.
Но солдат не может долго находиться в мрачном настроении. Вскоре за столом уже смеялись, шутили, вспоминали всякие случаи из армейской жизни.
Поздно ночью, когда вышли на балкон покурить, Николай спросил:
— В институте должен работать Федор Токмарев… Там он?
— У нас не работает, но часто бывает. Популярные лекции всякие читает.
— Не хочешь ли встретиться с ним? — спросил Дедушкин.
— Не знаю. Пожалуй, скорее даже нет. Очень уж мы разные люди. Боюсь, что если я пойду к нему, он подумает, что я заискиваю перед его научным гением, а может, и наоборот, постарается использовать мое посещение для укрепления собственного авторитета: вот, мол, смотрите, каковы мои друзья. Ни то ни другое что-то меня не устраивает.
— Слышал я его популярную лекцию, — сказал Андрей… — Демагог он… Мне показалось — сплошное тре-пачество.
— Подлец он, — медленно сказал Дедушкин. — В городе обвинил целую группу научных работников в космополитизме. Часть уже с работы сняли, а некоторые ждут: вот-вот переместят их в «места не столь отдаленные».
— Где Нина? — спросил Андрей. — Ты с ней переписываешься?
— Не знаю. Ничего не знаю о ней. Договорились мы встретиться здесь после войны, но ее нет. Хочу завтра зайти в мединститут. Может, быть, там знают хоть что-нибудь.
— Да, — вспомнил Дедушкян. — Я недавно лежал в госпитале. Раны у меня опять открылись… Там о тебе спрашивал начальник госпиталя полковник медицинской службы Колесниченко. Он еще что-то говорил о твоей знакомой…
— Дмитрий Петрович? Колесниченко? Что он говорил?
— Да он только о вашей дружбе с сотрудницей его госпиталя на фронте говорил. Больше ничего особенного. Она, кажется, майор медицинской службы…
Николая бросило в жар. Неужели Колесниченко знает что-то о Нине?
С этого момента Николай не был уже в состоянии думать ни о чем другом, кроме того, что надо разыскать Колесниченко, узнать у него хоть что-нибудь.
Андрей посоветовал:
— А ты позвони в госпиталь. В нижнем этаже есть телефон. Узнай у дежурного, когда и где можно найти полковника.
Николай и Андрей спустились на первый этаж.
— Доктор Колесниченко ушел час тому назад, — ответили из госпиталя. — Сюда он приходит обычно в одиннадцать.
Утром, едва дождавшись одиннадцати часов, Николай снова позвонил.
— Начальник госпиталя Колесниченко слушает, — отозвался в трубку далекий голос.
— Здравствуйте, Дмитрий Петрович. Говорит Николай Снопов. Возможно, вы меня не помните. Давно ведь мы с вами не встречались. В последний раз на Халхин- Голе.
— Коля? Ну что ты выдумываешь. Как это не помню? Но откуда ты взялся? Я полагал, что тебя давно в живых нет. Писал к тебе…
— Дмитрий Петрович, вы знаете что-нибудь о Нине? — Знаю, дорогой, знаю. Рассказывать надо долго, но у меня сейчас нет времени. Иду на операцию. Для вас война кончилась, а нам долго еще придется воевать с ее последствиями.
— Дмитрий Петрович, — взмолился Николай. — Я в четыре уезжаю. На пароходе…
— В четыре? — переспросил Колесниченко. — Хорошо, я приеду на пристань в три. Идет?
— Идет, Дмитрий Петрович.
Николай не понял, что означали слова Колесниченко «рассказывать надо долго». То ли обнадеживал в чем-то, то ли что другое. Сказал как будто бодро…
Провожать Николая на пристань пошли Андрей и Таня. Ходить Андрею было еще нелегко, но он не унывал и даже старался идти впереди других. — Пока до пристани дойдете, будете богатейшими людьми, — шутил он, поворачиваясь к Тане и Николаю.
— С чего бы это?
— А слышите, как скрипит протез? Что ни шаг — «пять-рупь, пять-рупь». Не ленись, подбирай.
На пристани облюбовали свободное место на скамейке между речным вокзалом и входом на дебаркадер.
— Коля, пиво продают! — крикнул Андрей, увидев на площади перед вокзалом очередь у киоска. — На прощанье по кружке. Таня, помоги!
— Сидел бы ты, хромоножка! — пыталась остановить его Таня, но Андрей уже ковылял через площадь. Таня побежала за ним.
Николай все время осматривался по сторонам. Колесниченко не появлялся.
Подошли Дедушкин и Сергей, но сразу же ушли в камеру хранения за багажом Сергея.
Ровно в три на площади остановилась легковая машина с красным крестом на лобовом стекле. Оттуда вышел Колесниченко.
— Вот и ты, — сказал он, подходя к Николаю. — Здравствуй, дорогой. Дай обниму. Значит, в огне не сгорел и в воде не утонул, как вы пели с Ниной в доме отдыха. Танкист. Грудь как иконостас. Сядем, — предложил он.
Такое вступление ничего хорошего не предвещало, и Николай молча, с сильно бьющимся сердцем ждал, что скажет дальше Колесниченко.
— Нины нет, Коля. Нет ее в живых, друг мой. Похоронили мы ее пятнадцатого апреля сорок пятого года… В Германии… Она была послана от госпиталя помочь медсанбату… Не успела туда доехать, и вот — мина на дороге… В госпиталь привезли умирающую. Спасти уже нельзя было. Умирала она мучительно. Несколько раз приходила в себя… Просила написать тебе… Она только за день до этого получила твой адрес. Как она радовалась, что ты жив, что разыскиваешь ее. Даже умирая, уже в бессознательном состоянии, она звала тебя и разговаривала с тобой. Так-то, Коля… Николай молчал.
— Я знаю, что не должен бы рассказывать тебе подробности, — продолжал Колесниченко, — но я верю в твое мужество. Писал я тебе в День Победы, но письмо вернулось обратно… Я понимаю, что тебе
