очень тяжело. Но что поделаешь?
— Дмитрий Петрович, — выйдя из какого-то оцепенения, неожиданно сказал Николай. — Можно воспользоваться вашей машиной? Минут на десять всего. Я хочу съездить к городской библиотеке. Там мы встречались с Ниной много лет назад и там мы условились с ней встретиться после войны… Под часами, — криво усмехнулся он.
— Езжай, Коля. Я подожду. Это твои вещи?
Николай сел в машину. Не доехав немного до библиотеки, он попросил шофера остановиться и пошел дальше пешком.
Часов, которые были до войны на углу, не было. От каменной стены сиротливо тянулся тонкий металлический кронштейн, никому теперь не нужный, никчемный. Асфальт износился, кое-где обнажился старый булыжник. Только молодая липа, под которой они любили стоять, как будто раздалась вширь, но и она почернела и, казалось, преждевременно постарела.
Совершенно опустошенный стоял Николай под этой липой. К горлу подступал давящий комок.
На пристань он вернулся, когда, пароход, стоявший у причала, дал второй гудок.
— Нам пора, Коля, — сказал Сергей, поднимая чемодан,
— Давай, Коля, на прощание, — поднес ему кружку пива Андрей.
— Ну что же… Выпьем. И в дорогу.
— Только прощаться не на долгие годы…
На дебаркадере Колесниченко обнял Николая и передал ему пакет, завязанный в марлю.
— Это — письма. Нина просила передать их тебе. И еще она просила, чтобы ты не хранил их, а уничтожил, когда прочтешь.
Старый пароход медленно отвалил от пристани и, развернувшись, пошел вниз, оставляя за собой полосу сизого дыма.
Сергей, раскладывая вещи, задержался в каюте и вышел на палубу, когда пароход проходил под мостом через Каму. Николай один стоял на корме и напряженно смотрел на удалявшийся город. В руках его был распечатанный конверт и кусок грубых обоев.
— Что это? — спросил Сергей, чтобы как-то начать разговор и отвлечь Николая от его мыслей.
— Это? — повернулся к Сергею Николай. — Это мое послание из церковной сторожки… Когда узнал, что меня должны казнить, очень хотелось написать товарищам и Нине хоть несколько слов. Отодрал кусок обоев, написал на нем несколько слов и приклеил на место. Сам не знаю, на что надеялся. Партизаны потом, уже после освобождения Белоруссии, обнаружили и переслали ей. А это — письмо, она продиктовала его перед смертью…
Перед закатом солнца резко изменились очертания берегов. Горы, стиснув могучую реку, казалось, играли с ней, как с маленьким ручейком. Над тихой гладью воды нависали красные и серые скалы. Кое-где горы отступали от берега, давая место заливным лугам. За ними горбатились цепи холмов.
— Будем спать? — спросил Сергей.
— Ты ложись. А я еще постою, посмотрю на знакомые места.
Сергей ушел в каюту. Проснувшись ночью, он обнаружил, что друга все еще нет. Это встревожило его. Он вышел на палубу.
Николай по-прежнему стоял на корме. Он старательно разрывал письма. И когда в руках у него остались только мелкие клочки бумаги, он перешел на наветренную сторону и, вытянув руку, разжал пальцы. Ветер, подхватив обрывки, закружил их и рассыпал по поверхности воды. Несколько секунд они раскачивались на красноватой реке, словно не желая тонуть, но волны, расходившиеся от кормы, подмяв их под себя, затянули в глубину.
— Нина так хотела, — сказал он, встретив непонимающий взгляд Сергея. Потом, когда оба закурили, добавил: — Светает.
Старый пароход бойко шлепал по спокойной реке. Когда проезжали мимо дома отдыха и пароход, миновав изгиб реки, вышел на простор, Сергей чуть не ахнул от изумления: гора впереди светилась мягким золотистым светом. На фоне темноватого неба она, казалось, излучала во все стороны матовый свет.
— Что это? — сказал Сергей.
— Рожь, наверное, спеет, и лучи солнца, — ответил Николай и грустно добавил: —Восемь лет назад так же вот под утро мы были на вершине горы с Ниной…
В Островное приехали к полудню. Когда пароход причалил к дебаркадеру и пассажиры хлынули по трапу на берег, Николай и Сергей увидели Аню. Она бежала с горы вместе с сыном и дочерью.
Чтобы не мешать радостной встрече, Николаи отстал от Сергея. Аня кинулась к мужу, позабыв обо всем на свете. В руках Сергея очутились мальчик и девочка. Потом их окружили друзья и знакомые.
Вечером, несмотря на горячие уговоры Ани и Сергея заночевать у них, Николай выехал на попутной подводе домой. Повез его председатель колхоза «Ударник» Старцев, вернувшийся из армии еще в сорок четвертом году без левой руки. По дороге вспоминали односельчан, погибших на войне. Много их оказалось, ох как много!
На Вязовском угоре Николай попросил:
— Завези мой багаж домой, а я пешком дойду. Хочется посмотреть на знакомые места.
— Ну что ж. Я и сам из армии отсюда пешком пошел… Дома как раз успеют опомниться…
Николай спрыгнул с подводы, без дороги направился по склону горы и скоро вышел на тропинку. Она вывела его к переходу через речку. У ключа он умылся, попил воды и присел на старую колоду.
Было тихо. Тускло блестела курящаяся вода, отражая светлую полоску ночного неба.
Где-то пониже в русле реки по-домашнему крякали дикие утки. Пролетела над головой тупоголовая сова и через несколько минут вивикнула несколько раз за Коровьим бродом. Вдали, где раньше была заброшенная мельница, протявкала собака.
Пора было двинуться дальше, а Николай все сидел и вдыхал в себя холодный, пахнувший цветами и медом воздух родного края.
А дома ждут…
Он наконец поднялся и, пройдя километра два вдоль русла реки, свернул на гору. Отсюда начинались поля. Здесь он учился пахать… Силы не хватало, чтобы повернуть плуг, приходилось залезать под него и поднимать спиной. Березки возле дороги выросли за десять лет и стали настоящими деревьями.
В голове возникла мелодия офицерского вальса. Николай терпеть не мог его, но сейчас как будто некоторые слова и к месту:
За рекой на противоположном склоне горы зарычал трактор и, ощупывая светом фар борозду перед собой, пополз по косогору.
На гребне горы Николай остановился. Что-то шевельнулось в груди. Впереди в долине речушки показалось родное село. В сумраке рассвета казалось, что дома отдыхают, уткнувшись крышами под сень деревьев.
Из борозды вылетел жаворонок, испуганный шагами человека. Поднявшись ввысь, он залился звонкой трелью. Больно ударила в душу эта картина. Когда-то вместе с Ниной наблюдал он за полетом жаворонка… И вместе пели:
