Захотелось съездить домой. К маме, как в детстве, залезть с головой к ней под одеяло, спрятаться. Спрячь, спрячь меня, мама.
Только поздно уже, мама сама на кладбище лежит. А отца и не было никогда.
Всю субботу проревела. Телефоны, городской и мобильный, отключила и лежала. То вниз лицом в подушку ревела. То лицом в потолок, тоже ревела.
Так жалко себя. Так жалко, а что сделаешь?
Такое чувство у Натахи было только в детстве, в семь, что ли, лет, когда она представляла себе, как умрет. И все ее тогда станут жалеть. А потом както не было у нее ничего такого — жалостного.
Мать когда умерла? Ну да, Натаха в восьмом классе училась. Ну, плакала, конечно. Все-таки мать. Видно, недолгая жизнь фамилии Кораблевых по женской линии прописана. Мать-то вот хоть ребенка родила. А Натаха и этого не смогла.
Утром встала, включила радио «Эхо Москвы». За хлебом наружу, что ли, вылезти? По радио сказали, что у православных христиан нынче праздник.
Конец Петрова поста.
Матьто всегда в церковь ходила, свечку ставила. А толку? И сама померла, и дочь единственную не уберегла, и дочь лет через семь помрет.
Но решила все же в церковь сходить. В храм вошла уже к середине проповеди. Батюшка такой молодой, такой совсем не похожий на тех, что в кино показывают. Сними с него рясу да одень в цивильное и модное — с таким и в дискотеку запросто!
Однако прислушалась. Батюшка стоял на амвоне, держа в руках большой серебряный крест, и говорил простым русским языком, а не нараспев по церковнославянски, как Натаха видела по телевизору. Рассказывал про истинных христиан, про простых людей, про то, что в последние годы в нашей стране творится, про искушение деньгами и жизнью роскошной и безбедной… Натаха слушала, затаив дыхание.
Потом, когда батюшка кончил проповедь и еще раз поздравил всех с праздником, все стали подходить и целовать крест. Решила и Натаха подойти. Но внезапно подумала: а не передастся ли ее ВИЧинфекция тем, кто вслед за ней будет крест лобызать? И из очереди вышла.
– Ты на мне женишься? — спросила Агаша.
– Зачем? — спросил Дюрыгин.
– Чтобы вместе жить, потому что вместе веселее, — ответила Агаша.
– А что, надо обязательно жениться, чтобы вместе жить? — спросил Дюрыгин.
– Поженившись, лучше получается, а потом мы могли бы нашу свадьбу в нашем шоу показать. Представляешь, свадьба ведущей и продюсера?
– Да ну тебя!
– И я молодая, красивая, где ты лучше найдешь?
– Это точно.
– И зарабатываю много. Иной раз больше тебя.
– Это истинный факт, особенно когда тебя для рекламы зубной пасты сняли.
– И рекламы йогурта!
– Меня на рекламу сниматься не приглашают…
– Потому что ты старый и некрасивый.
– Так что же ты тогда за меня замуж просишься? Ты найдешь и помоложе, с твоими деньгами, твоей славой и красотой, все мужчины в Москве твои.
– А мне и предлагали!
– Кто?
– А Массарский из спонсорской группы канала.
– Игорь, что ли?
– Да, Игорь.
– Так он же с Ирмой… Постой-постой, он что с ней, разошелся, что ли?
– Валера, ты отстал от жизни, Массарский с Ирмой больше не живет, он ко мне клинья тут так подбивал, я едва отбилась…
– Агата, я ревнивый, ты мне про это не говорила!
– Он меня к себе в Жуковку звал.
– Ты мне ничего не говорила!
– А ты мне кто? Муж? Вот женись, тогда буду отчет давать, кто меня куда приглашает.
– Ладно, на Новый год решим…
– Жениться или нет?
– Ну, вроде типа того.
– Смотри, до Нового года далеко, увезут меня, украдут меня…
И оба понимали, что лгут.
И оба понимали в то же время, что эта ложь и есть их теперешняя истинная жизнь, которая называется словом «телевидение».
Истинная любовь в этой гламурной останкинской тусовке — только к себе. К своему рейтингу. К своей позиции в параде популярности звезд.
А любимый?
А избранник?
А сожитель?
А муж?
А это — как платья или авто. Вышел из моды, перестал быть лакированным и богатым — в корзину. В тренд-продажу.
И в этом честность жизни.
Они оба это понимали.
А если понимаешь, то зачем говорить об этом вслух?
Особенно когда голливудские правила приличия предписывают всегда улыбаться партнеру в глаза.
Натахе непреодолимо захотелось встретиться с этим молодым священником.
На неделе снова зашла в церковь. Подошла к свешнице, спросила:
– Где тот батюшка, что в воскресный день проповедь читал?
– Отец Николай? — переспросила свешница. — Он в шесть часов на вечерней службе будет.
Пришла на вечернюю службу. Оделась как полагается, беленький платочек, юбку длинную ниже колен. Молящихся в церкви мало — все на дачах, лето.
Старухи все с внуками по Киевской да по Савеловской дорогам на своих десяти сотках клубнику полют.
Отстояла службу. Потом дождалась, покуда отец Николай из алтаря выйдет.
Уже в цивильном. Смешной такой, в темном костюме, в белой рубахе без галстука.
– Отец Николай, — робко пискнула Натаха.
– Что вам? — вежливо и сухо спросил батюшка, остановился и склонив голову приготовился слушать.
Как она говорила в потоке речи и мыслей и что говорила, она уже и не помнила. Помнила только, что плакала, а потом вроде как и успокоилась.
Отец Николай вывел ее на улицу, спросил:
– Ела сегодня?
– Аппетита нет, — ответила Натаха.
– Тебе надо питаться, ВИЧ — такая болезнь, при ней организм требует хорошего питания…
И пригласил ее вместе потрапезничать.
– Мои все на даче, детки, матушка наша, я один тут теперь рядом, пойдем, чаем тебя напою.
